Свет в лифте мерцал. Коробочка дрожала, как будто бы у нее было жуткое похмелье, и дважды ненадолго останавливалась передохнуть. С трудом мы добрались до последнего этажа.
Девятый этаж чище, чем нижние блоки. Но здесь заметно холоднее. Холоден воздух, стоящий между ровно-синих стен, холоден ровный белый свет. Словно выход в иной мир, светится балконная дверь в конце коридора.
Макар торчал на балконе. Он был босиком, но в джинсах и куртке, накинутой на футболку. Поскребывая пальцами на ногах толстые ржавые прутья – пол балкона – он курил, устремив задумчивый взгляд в небо.
Неб было много. Можно было смотреть на него, думать о нем, дышать им – не для вдохновения, а просто так, для разнообразия, а еще чтобы не забыть, как это делается.
- Доброе утро!
- Привет.
- Курить есть?
- Неа. Последняя. Бычок будешь?
- Иди ты!
- Куда идем мы с Пяточком? На остановку за бычком. Тебе бычок и мне бычок…
- Пошел ты на хрен, Пятачок!
- Во-во. Если бы я писал такие стихи, я б уже давно был знаменитым. Меня бы цитировали…
- Тебя и так цитируют.
- Да?
- Ага. Стихотворение про медведя-педофила…
- Гад ты.
- Оторвали мишке лапу, чтобы девочек не лапал, потому что мишка очень сексуально озабочен…
- Гад!!!
Он пытается затушить об меня окурок, мы возимся, отчего его куртка слетает и чуть не падает с балкона, но повисает на перилах. Макар ловит ее в последний момент и матерится, стряхивая с нее пепел.
- Тебе вообще стихи писать не положено, - говорю я. – Ты же дизайнер. Будущий.
- Да, дизайнер. И мне как творческой личности все можно.
- Скажи это коменде, когда она тебя в следующий раз в три часа ночи впускать не захочет.
- Слушай, ты. Пушкин дописался, Гагарин долетался. Ты сейчас доостришься.
Я смеюсь.
- Острить лучше, чем тупить.
- Пожалуй, так.
Теперь смеется и он. Макар принадлежит к числу моих друзей. Хотя в общаге полно народа, я часто чувствую, что живу как будто в вакууме. Макар не прорывает этот вакуум и не проникает сквозь него. С ним я чувствую себя так, как будто никакого вакуума нет. Зовут его, кстати, Анатолием, а Макар – это прозвище от фамилии Макаров. Но он уже привык. Его даже преподаватели Макаром зовут.
- Буй сказал, что ты сочинять отправился. Он, кстати, просил тебе про сосиски напомнить, чтобы ты купил.
- О-о… Я ему куплю! Сосиску. Одну, но толстую. И вставлю, чтобы аж до желудка достала, но с другой стороны, - Макар покопался в карманах куртки и извлек на свет мятый листочек в клетку, сложенный в несколько раз и затертый на сгибах. – Вот, зацени: на крышах тает снег и что-то там (пока еще не придумал) к полудни темнеет лед у берега реки. Мы отдыхаем, у весны в разгаре будни. А ты весь день не отвечаешь на звонки…
- Это ты мне посвятил?
- Иди ты! Лучше скажи – говно?
- Говно.
- Я тоже так думаю, - сказал Макар.
Желтоватые клочки исписанной бумаги выпорхнули из макаровской ладони. Пошарив освободившейся рукой под курткой, он выудил из внутреннего кармана пачку сигарет и зажигалку.
- Ты ж сказал, что у тебя нет больше.
- Это заначка. На случай творческого кризиса. Угощайся.