Кристина. Позавчера ночью и вчера вечером я просматривал сделанные мной снимки. Это невозможно объяснить, но цифровые фотографии с изображением Кристины одновременно отталкивают и притягивают меня. Что-то похожее я чувствую от обыкновенных, пленочных снимков, на которых изображены люди, мне не знакомые. Множество незнакомых мне людей. Неплохо было бы показать Кристинины снимки кому-нибудь с такой же протекающей крышей, как у меня, – интересно, что он скажет о них. Я хочу снова увидеть ее. Но я боюсь, что она действительно придет на это свидание.
Эх… пора. Раскачался, встал с постели… Здесь где-то был туалет. Где-то здесь… Нет, ну я же точно помню, что был. Еще вчера был точно. Не мог же он провалиться. Хотя, почему бы и нет?.. Ага. Вот и выключатель. Сейчас найдем дверную ручку, и жизнь покажется более-менее сносной... Черт, какой холодный кафель… Интересно, а что громче: звон моего будильника или звук спускаемой по трубам воды? Дуэт у них получился бы обалденный, наверное… Какая все-таки ерунда в голову лезет с утра пораньше, а! Сил нет ее думать.
Вернувшись в комнату, я раздернул шторы… Как иногда простенькое действие может все изменить – и снаружи, и внутри человека. Открыл окно – и мягким, влажным светом заполнилась моя комнатка. Умопомрачительно пахнет свежеопавшей листвой, влажной древесной корой, на глазах рассеивающимися облаками – осенью. Но не этой, уже наступившей осенью, а какой-то другой, то ли прошлой, то ли будущей – а может быть, всеми осенями сразу. Это когда-то уже было, но я не могу вспомнить, что же это было, лишь звуки, запахи, свет… Небо в белых и голубых полосах, напоминает Андреевский флаг. И вроде бы ничего сверхъестественного – а как мучительно хочется жить от всего этого! Аж голова идет кругом…
Утро раннее – а во дворе уже носятся какие-то детишки. Звонкие голоса слышны даже через раму.
- Так не честно!
- Все честно!
- Не честно! Я тебя убил!
- Ты его не убил!
- Но я в него попал! Все! Ты умер!
- Ты промахнулся!
- Так-не-чест-но!
Забавные… Насколько я могу судить, тот, кто стреляет из черного пластикового автомата по другим ребятам, самый младший из всех. Именно поэтому он и «промахнулся»: не очень-то приятно, когда тебя побеждает младший противник.
Не помню точно, но я, наверное, тоже когда-то был таким ребенком. А может, и не был. Я не уверен. Но я точно помню, что никогда ни в кого не стрелял. Даже из пластмассового автомата. Иногда – и не из игрушечного оружия – очень хотелось. Но не думаю, что я всерьез способен кого-то убить.
Сегодня я пойду на занятия. Но сперва позавтракаю, почти упиваясь тишиной утреннего студенческого общежития. Все либо еще спят, либо уже убежали на работу или учебу. А я сижу один, в тишине, с чашкой кофе, никуда не тороплюсь… До чего же я люблю такие утра. В такие утра я согласен жить и даже благодарен Богу за такую возможность. Глупо, наверное…
Неужели никому до сих пор не приходило в голову рассматривать религию как одну из форм искусства? Не только на том поверхностном уровне, когда иконы, храмы, мессы и т. д. расцениваются как произведения живописи, архитектуры и музыки, но и на том глубинном уровне, когда религия становится способом самовыражения отдельной личности или целого народа, а вера – творческим актом? Единственным условием, при котором эта теория принесет в общество благополучие, является абсолютная свобода вероисповедания, то есть не только запрет религиозной агитации в какой бы то ни было форме, но и лишение религиозных институтов коммерческой основы. Таким образом, после неизбежного бума верований в данных структурах большинство людей отсеется, вернувшись к бытовым верованиям, а останется минимум граждан, которые действительно посвятят свою жизнь бескорыстному служению искусству веры, таких же бессребреников, как многие поэты, художники, скульпторы и т. д. Это будет еще один тип творческих личностей – верующие, хотя пока трудно говорить о том, посредством каких иных форм искусства они станут заявлять о себе, скорее всего – посредством всех форм сразу, но взятых вместе, в комплексе. Итак, вера становится качественно иной ступенью искусства, объединяя в себе все возможные его формы, придавая им единую направленность.