На что же направлена вера как искусство? А на что направлен любой вид искусства? На достижение идеала в субъективном его понимании. Идеала красоты, гармонии, свободы творчества – опять-таки, в субъективном понимании, ибо объективного идеала не существует вовсе. Вера как вид искусства условно называет этот субъективный идеал Богом. Но отныне – воистину: каждому – свой Бог и каждый – сам себе Бог.
Стремясь стать лучше, каждый волен сотворить себе собственного Бога из самого себя. Скульптура – это каменная глыба, от которой отсечено все лишнее. Такая же глыба дана каждому из нас, а мы, при помощи орудия разума и интуиции отсекая от нее все лишнее, сами сформировываем, без лишней скромности – создаем из предложенного материала свою душу. Что же лишнее? Желания того, что нам на самом деле не нужно. Это и есть суть искусства душетворчества: умение не желать ненужного. Это и есть сотворение Бога – своего идеала, который будет всегда с тобой.
Важно целиком и полностью перенести веру в личную, а точнее даже в интимную сферу жизни каждого. Действия и убеждения одного гражданина не должны стеснять свободы действий и убеждений других. Тогда, когда собственная вера станет маленькой тайной каждого, когда обществу будет внушено, что распространяться об этом неприлично, тогда религиозные страсти и конфликты в обществе будут сведены к минимуму. Лучшим ходом было бы внушить следующий тезис: ЛЮБЫМ УПОМИНАНИЕМ О СВОИХ ВЕРОВАНИЯХ ВЫ ПОСЯГАЕТЕ НА СВОБОДУ ВЕРОВАНИЯ ВАШЕГО БЛИЖНЕГО. И никаких религиозных войн. Каждый, в одиночку или объединившись с кем-то, волен верить во что угодно, хоть в тень облака, скользящую по земле, хоть в спичечный коробок в своем кармане. Но лучше все-таки верить в себя, ибо это – истинная вера в Бога.
Еще какое-то время я сидел в комнате, ни о чем, в сущности, не думая. Потом собрался в колледж. Когда я вышел из дома, небо было… Небо было. Исполосованное реверсионными следами, оно медленно струилось над ленивым полуденным городом, в котором наступила осень. Она уже была среди нас.
Я вышел на проспект и стал нигде. Я рассеялся в этом пыльном солнечном воздухе, и больше ничего не было нужно, и я был счастлив, и я был согласен жить. Мои ладони пахли листвой, осыпавшейся с рано желтеющих деревьев. Осень была уже внутри нас.
Есть вещи, которые никогда не меняются.
Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть.
Для каждого человека есть вещи, попадающие под оба эти определения.
Оставаясь нигде, я перешел улицу. На сегодняшний день у меня были большие планы – и все нужно было сделать до вечера. До восьми часов.
* * *
Никто не знал, как звали мою случайную подружку и откуда она взялась в той квартире. Многие вообще удивлялись, когда я спрашивал о ней, – неужели секс с ней что-то для меня значил? Нет. Как раз секс не значил ничего. Но…
Я стараюсь никому об этом не говорить, потому что из-за моих слов люди вокруг начинают считать меня больным на голову. У меня нет проблем – по крайней мере, таких проблем, от которых люди не могут избавиться иным способом, кроме как сбежать в какие-то додуманные или даже целиком вымышленные пласты реальности. Вот, например, в соседнем доме одиннадцатилетняя девочка живет с полуслепой, почти беспомощной старухой, своей бабкой, потому что ее мамаша на почве ревности прикончила папашу и уехала в колонию на восемь лет. Это – проблема. Или Ирка, моя бывшая одноклассница: ей было четырнадцать, когда ее изнасиловал отчим. Она никому ничего не сказала: отчим был единственный, кто приносил тогда в семью деньги, а семья – это сама Ирка, ее мать, которая все время болеет, и два младших брата, из которых один с ДЦП. Я бы на ее месте себе голову разбил об асфальт нашего школьного двора. Школа старая, потолки в ней очень высокие, и четыре этажа – почти как пять с половиной или даже шесть. Если прыгать с крыши – все получится. Я поступил бы так или еще как-нибудь. Но я – не Ирка. Таких проблем у меня нет. Есть только вопрос: отчего люди вроде меня, без проблем, сходят с ума?
Отчего люди вообще сходят с ума? Не художественно, желая подчеркнуть свою непохожесть на окружающих, а на самом деле, с настоящими симптомами, неадекватным поведением, медицинским освидетельствованием, таблетками, уколами, в тяжелых случаях со смирительными рубашками? Кстати, смирительных рубашек, как мне довелось узнать, в психиатрических лечебницах уже давно нет, там людей привязывают к койкам полотенцами – удобно и безопасно для всех. Но я не об этом. Я о том, что для сумасшествия должна быть веская причина. Психологическая травма, природная предрасположенность, дурная наследственность. Этого всего у меня хоть отбавляй. Но я же не стал ненормальным. Хотя, было какое-то время, когда я считал себя ненормальным, и мне нравились эти мысли. Но потом все прошло и стало смешным. Такие хрупкие люди, как я, должны уметь, если нужно, вправить себе суставы, позвоночник, мозги… Так что я нормальный. Я просто другой.