- Ты куда? – нажав на кнопку вызова лифта, спросил меня он.
- Я к… Кристине, - сказал я, запоздало сообразив, что он спрашивает меня о том, на какой этаж мне нужно. Тем временем двери лифта открылись, мы вошли. – Номер квартиры ее, кстати, не знаешь?
Парень недвусмысленно усмехнулся и нажал на кнопку этажа.
- Триста двадцать четвертая. Только…
- Что – только?
- Учти, она не одна.
- Что это значит?
- А то и значит, - парень показал мелкие белые зубки. Лифт остановился. - С ней живет какой-то парень. То ли брат ее любовника, то ли любовник ее брата, не знаю точно. Тебе двумя этажами выше. Ну, бывай.
Закрывшись, дверцы лифта спрятали меня от этого улыбчивого чудовища. Я отправил лифт выше.
Нужный этаж. Темный коридор со светлыми пятнами на стенах. Блики от чего-то на улице. Мощная металлическая дверь. Я хотел постучать – но дверь была открыта. Меня ждали.
Я вошел и закрыл дверь за собой. В квартире было тихо и пусто, пахло сухими цветами. На минуту мне показалось, что здесь никого нет, нет вообще – ни гостей, ни хозяев. Я вспомнил про зонт и повесил его на один из крючков для одежды. Все, теперь я мог уйти, даже не обнаружив свой визит. Но вместо этого я зачем-то разулся и осторожно прошел по гулкому коридору. Комнаты были темны и тихи. Только в последней, судя по всему угловой, негромко гудел колер. Зеленоватое свечение монитора, заметное из коридора, заволакивало комнату; белый потолок, отражая его, тоже как будто бы светился. Место за компьютером пустовало.
Я огляделся. Комната походила на домашнюю музыкальную студию. Здесь стояла органелла, микрофон, несколько колонок, на полу среди шнуров лежали наушники и примочки, в углу стояли две электрогитары. На окнах висели темные занавески, задернутые наполовину. В свободном пространстве между ними стоял ряд зеленых бутылок с витыми горлышками, через которые поблескивали горящие окна дома напротив. На противоположной от окна стене то появлялась, то исчезала шестиклеточная тень от рамы с сучком микрофона. Кое-где висели групповые фотографии и распечатанные кадры из любительской черно-белой съемки, висели просто так, без рамок, с закручивающимися краями. В качестве заставки на рабочем столе плавали и бились носиками в экран полосатые аквариумные рыбки. Верхнему свету исходить было неоткуда, его источника не было как такового, но около разобранного дивана стоял торшер. Рядом стопкой лежали книги. Но где же сама Кристина? Это ее комната? Может ли эта комната принадлежать ей? Ей…
Страшная мысль озарила мое сознание. Что если я ошибся в той девушке? Что если это не она… если это Кристина? Если это она – и она тоже все помнит и ищет меня? То есть, искала все это время… Когда я вспоминаю лицо той девушки и мысленно всматриваюсь в него, мне кажется, что я потерял что-то очень важное, даже любимое. Но Кристина совсем не похожа на нее. Я вдруг во всей ясности понял, что представляет собой Кристина. Это не школьница, которая ищет острых ощущений. Это уверенная в себе, самостоятельная женщина. Она очень, очень сильная. Такая, если что-то и помнит, ничего уже не любит. Фотографии, которые я сделал, ей не нужны. А что ей нужно, я не знаю… Не знаю, может, я и в самом деле безумен.
Я хотел повернуться и уйти. Но я не успел.
- Ты уже здесь? – услышал я голос, приглушенный тюлем и шторами. – Проходи. Иди сюда.
Я мог бы догадаться об этом. Наполовину задернутые шторы прикрывали не часть окна, а дверь на балкон. Балкон огибал здание. Кристина стояла босиком, опираясь ладонями и спиной на перилла. Одета она была в короткую белую сорочку. Второй раз за сегодняшнюю ночь я спросил ее:
- Тебе не холодно?
- Да нет, конечно! – воскликнула она, рассмеялась и запрокинула голову. – Ты посмотри, что на небе творится!
Я тоже посмотрел вверх. Там растянутой над крышами воронкой закручивались подсвеченные городом грозовые тучи. Они выглядели такими тяжелыми, что я скорее решил бы, что они вырезаны из камня – из черно мрамора, например, – чем поверил бы, что это просто влага.
- Тебе нравится?
- Да.
- Но это же нельзя сфотографировать.
- Да, я знаю. Кристина… Я принес тебе твой зонт. Он там, в прихожей.
- Он, вообще-то, не мой, но ладно. Спасибо.
В этот момент черный мрамор над нашими головами бесшумно надломился, разошелся, и в образовавшуюся трещину медленно потекло раскаленное до белизны, расплавленное золото. Оно текло и текло, поток ветвился на ручьи – пока золото не коснулось крохотной точки на горизонте, после чего мир стал остывать и меркнуть. Через какое-то время золотистую ветвь уже нельзя было отличить от прожилок мрамора, а потом она и вовсе растаяла, исчезла, оставив след только на внутренней стороне век наших глаз. И только после этого до нас донесся сумрачный, шероховатый грохот грома. А потом хлынул дождь.