Пока Оля играла, она как будто бы даже не дышала. Закончив, она на секунду задержала руки над инструментом, а потом опустила их на колени, устало перевела дыхание. Ее фигура обмякла, словно из нее вытащили стержень.
Наталья Ивановна стояла молча и смотрела на инструмент. Было невозможно поверить, что всего несколько секунд назад он так звучал, а теперь молчит. Точно так же, как она не поняла, что слышит музыку, она никак не могла понять, что теперь слышит тишину.
- Мам, - позвала ее Оля. Голос ее звучал как будто бы откуда-то издалека, но Наталья Ивановна услышала, повернулась.
- Что, доченька? – тихо спросила она.
Оля кивком головы указала на инструмент.
- Давай его денем куда-нибудь, - сказала она. – Так много места занимает.
Глава 8. Пришествие
Ты проходишь через множество комнат, и каждая комната, через которую тебе приходится проходить, словно сон. Пространство искажается, вбирается в себя самое, и комнаты тоже проваливаются одна в другую. Это сон, сон во сне, который тоже во сне, который тоже во сне. Бесконечный лабиринт, где с каждым шагом ты все глубже, все дальше от выхода. Ищешь что-то стоящее, значимое или хотя бы просто реальное – существующее – или какой-нибудь образ, знак, чтобы зацепиться за него мыслями, потянуться и выбраться отсюда… Откуда?
Ты не знаешь, где ты. Все предметное в этих снах ускользает, искажается или рассеивается. Это словно идешь в темноте по коридору, на всякий случай прикасаясь пальцами к стене, и вдруг рука проваливается в дверной проем, хорошо знакомый при свете дня и ужасающий ночью. Мороз по коже без особой на то причины. Ужас где-то внутри самого мироздания. Очень сложно описать это ощущение как-то иначе.
Теряя одну опору за другой, ты погружаешься еще глубже, в следующий сон во сне, сон во сне, сон во сне… За каким-то из этих снов смерть, но это не волнует тебя. Ты знаешь: шансов выбраться отсюда больше, чем шансов столкнуться с ней. Ведь сон – это словно подходишь к пропасти, делаешь шаг – и дальше ступаешь по воздуху. За кромкой сна начинается иная дорога…
Просыпается на этот раз она в объятьях мглистых предрассветных сумерек. В незнакомой комнате тихо и прохладно, пахнет сыростью, какими-то лекарствами, нафталином. Здесь царит полумрак, мешающий хорошо разглядеть интерьер. Она шевельнулась, и какой-то предмет, отраженный в центральном зеркале трюмо, тоже шевельнулся, из чего она сделала вывод, что этот предмет – ее тело. Новое тело.
Действительно, в комнате, в которой всем цветам сумерки придают глубоководный мутно-зеленый оттенок, на постели лежит девочка. Лица не разглядеть – белое пятно среди подушек. Чуть ниже еще два пятнышка. Это, кажется, руки… Да, руки. Слушаются не так хорошо, как хотелось бы, но это пройдет. Всегда проходит. Такое уже случалось прежде…
«Дай догореть свечам, а потом уходи! Сколько раз можно повторять?..»
О, дьявол, она и в самом деле забыла о свечах. Ушла слишком рано, и их, наверное, потушило сквозняком. «А свечи бы сейчас не помешали. Интересно, есть ли они здесь… и сейчас», - подумала она… и тут ее тело пронзила адская боль. Словно молния, врезавшись чуть выше ключицы, ударилась в ребра, рикошетом отскочила от них и, рассыпавшись на тысячи острых лучей, ринулась во все клетки тела сразу. Девушка стиснула зубы, чтобы не закричать. Боль вынудила ее выгнуться, встать на мостик прямо в постели, под одеялом весом в тонну. Руки и ноги страшно ломало, корежило. Диван покрехтывал и стонал, и девушка, превозмогая боль, умоляла только об одном – чтобы женщина, спящая в соседней комнате, не проснулась от этих звуков. Вид дочери, жгутом выворачивающейся в постели, надолго лишил бы ее покоя и сна и, главное, обеспечил бы девушке поездку в клинику, а то и в церковь, к экзорцисту. Боль – это ничего, это можно перетерпеть, если ты знаешь, что она закончится. Пусть внутри тебя вращают раскаленным прутом, это можно выдержать – была бы цель, была… бы… цель…