В тот день с утра шел дождь, и Лола на пробежку не пошла. Вместо этого она побольше позанималась дома, а потом, приняв душ, сидела на кухне и неторопливо завтракала. За окном было серо, пасмурно. Перед Лолой стояла тарелка, на которой лежал бутерброд с сыром, и от сыра шел тонкий солоновато-кислый запах, возбуждающий аппетит. Рядом стояла чашка чая. Лола размешивала чай, вынимала ложку – от той шел парок. Она любовалась перламутровой дымкой, струящейся на свету, потом смотрела в чашку. Чай, подчиняясь инерции, еще вращался, и темно-коричневый, шелковисто-гладкий горячий цвет то и дело сменяли белые блики. В коричневом появлялись размытые оттенки темно-красного и даже зеленоватого цвета. Налюбовавшись на этот волшебный танец цветов, Лола наконец поднесла чашку к губам, сделала глоток. Чай был восхитителен; чай словно бы и не проникал в горло, а всей своей горячей горько-сладкой душой впитывался в язык. Не отнимая губ от кружки, Лола выдохнула – и закрытые глаза приятно обдало теплым и ароматным влажным воздухом.
После завтрака она вернулась в комнату. Там на полу еще стояло несколько коробок – последних, оставшихся неразобранными после переезда. Лола уже открывала их. Она знала, что внутри, и оставила их напоследок – специально для такого вот дня.
Удобно устроившись на полу, Лола принялась разбирать последние коробки. Наряду со школьными тетрадками здесь было много всего личного, самое личное: дружеские анкеты, альбомы с вырезками из журналов, песенники, дневники. Что-то Лола планировала оставить – так, в качестве сувенира. Как типичная злодейка, она была довольно сентиментальна. Остальное же, перекочевав в большой пакет вместе со смятыми, сплющенными, больше не нужными коробками, отправилось с Лолой на улицу.
Дождь уже закончился, но солнце не выглядывало, и воздух был сырой, прохладный. Выйдя из дома, Лола направилась в рощу, где обычно бегала по утрам, и там, на полянке, среди поникших от дождя, молчаливых деревьев, на старом костровище, оставшемся после чьего-то пикника, устроила веселый жаркий костерок. Слежавшаяся бумага поначалу горела неохотно, и Лоле пришлось отыскать палку, чтобы переворачивать страницы, подставляя их пламени. От этих движений в воздух взметывались искры, особенно алые на фоне влажной зелени. В воздухе они темнели и гасли, обращаясь в серый пепел. Крепко пахло горелой бумагой – Лола обожала этот запах и вдыхала его с удовольствием. Вскоре от тетрадей и альбомов остались только почерневшие пружинки, на которых прежде крепились страницы, да скрепки, не различимые в золе.
А через несколько дней одна из подруг, с которыми Лола часто общалась прежде, позвонила ей и попросила о встрече. Лола собиралась на встречу неохотно: жалко было терять время на человека, к которому она не испытывала интереса. Но встреча была совсем недолгой.
Высокая, коротко стриженная, крашеная в морковно-рыжий цвет девушка в брюках капри и зеленом жакете сама подошла к Лоле, завидев ее издалека. Лицо ее выражало недовольство и обиду. Коротко поздоровавшись, она вытащила из сумки тонкую, изрядно помятую серую тетрадку и протянула ее Лоле.
- Вот, возьми, - сказала она. – Возвращаю.
Лола послушно взяла тетрадь, и как только она эта сделала, девушка повернулась, чтобы уйти, не прощаясь.
- Постой, - окликнула ее Лола. – Откуда это у тебя?
Девушка остановилась.
- А ты что, не помнишь? – бросила она через плечо. – Сама же мне отдала, когда тебя выписали. Попросила сберечь это, если с тобой что-нибудь случиться. Но с тобой ничего не случилось… Кроме того, что ты теперь как бы крутая и больше не хочешь общаться со старыми друзьями, - девушка поморщилась. – Да и ладно, не очень-то и хочется. Кстати, писатель из тебя так себе. И зря ты меня там упомянула, это совсем не вяжется с сюжетом.
С этими словами она ушла. Лола проводила ее взглядом. Усилием воли она заставила себя перенестись в день выписки, и перед ее мысленным взором замелькали яркие картинки – голубые просветы между большими белыми облаками, светло-золотистое солнце, деревья, обметанные первыми зелеными листьями, просвечивающими и блестящими, словно стеклышки…
Это был теплый весенний день, середина апреля. Теряя ориентацию в пространстве от бьющего в глаза яркого, почти белого солнечного света, Оля спускалась с крутых ступенек больничного крыльца. Мама, дожидавшаяся на скамейке, встала и торопливо пошла навстречу. Оксанка тоже встала и, заулыбавшись, направилась к подруге, отставая от ее матери на полшага. Издали она помахала Оле. Та ответила.