- Нет, ты не подумай, что я коллекционирую людей со всякими любопытными вывихами мозга, но что-то в последнее время нормальных вокруг меня все меньше и меньше. Ты со своими причудами, не обижайся только, эти вот ребята…
Бренди говорил что-то еще, но я уже почти не слушал его. Мое сознание, зависшее между явью и сном, не воспринимало слова. Оно вновь и вновь возвращалось к странному образу: большая рыжая собака с вампирскими клыками везла на своей спине маленькую девочку Катю.
Я безумно хотел спать, но, когда добрался до общаги, понял, что спать я не в состоянии. Я вообще поздно ложусь, но все равно приходится заставлять себя засыпать. Некоторые люди любят поваляться в постели, прежде чем подняться утром, вставать им не хочется, все тело ломит и выкручивает. Я с такими же чувствами ложусь в постель по вечерам. И я тоже люблю полежать. Просто так. Один. В тишине. В темноте.
Если ты один, и вокруг тихо и темно, собственные мысли слышатся с необычайной отчетливостью.
Но в этот раз все было не так. Я сидел в своей комнате, на постели, поверх покрывала, забившись в самый дальний угол. Меня трясло. Правда, трясло, хотя совсем не было холодно. За окнами была ночь, но мне отчего-то мерещился день, прекрасный теплый солнечный день, мерещилась суббота, и домашние задания были уже сделаны, и можно было бы успеть сделать их еще пару раз, но этого, к счастью, не нужно, и у меня есть все основания радоваться жизни. Однако вместо этого я сижу в своей комнате и трясусь, как сумасшедший. Включен телевизор, и звук сделан достаточно громкий, но я слышу только шум, я не разбираю отдельных слов – а нет, у меня нет телевизора, это за стенкой, это соседи, или их телевизор, или еще что-то, издающее звуки, подобные человеческой речи. В голове у меня мечется одна-единственная мысль: что же мне теперь делать? У меня нет проблем, но что же мне делать? Мысль мечется и мечется, как псих в больничной палате, в моей бедной пустой голове, обитой изнутри мягкой корой головного мозга. Что делать теперь – и что же такое я уже сделал, что моя жизнь с каждым днем все больше и больше становится похожа на маленький, изготовленный специально для меня по персональным параметрам ад?
Дурное наваждение постепенно схлынуло, но я все равно не мог уснуть, меня все еще трясло. И тогда я встал… И стал рисовать. Я нарисовал и собаку, и клыки, и Катю. Закончив работу, я уснул, как убитый.
Все это слишком правдоподобно, чтобы быть правдой. Поэтому мы верим во что угодно, только не в то, что есть. Реальность, по сути, никому не нужна. Я бы с удовольствием делся куда-нибудь из своей реальности – вот только деться-то некуда.
* * *
Со дня моего знакомства с Кристиной прошел почти месяц. За это время я отснял еще две серии фотографий с ней. Проводил я у нее в среднем каждую третью или четвертую ночь. Это была квартира Бренди, и пару раз, приходя к Кристине, я чувствовал, что он дома, просто не показывается.
Иногда я заставал у Кристины в гостях ту стройную темноволосую девушку – Лолу. Я не очень хорошо помню то унизительное утро, когда мы встретились впервые, и рад был бы вовсе его забыть – но ведь это невозможно. Тогда я, опешивший, сбитый с толку, стоял на ступеньках крыльца, а Лола спокойно подошла к двери подъезда, набрала номер квартиры на панели домофона. Кристина сняла трубку сразу.
- Игорь, это ты?
- Нет, это я, - ответила Лола и, покосившись на меня, добавила: - Впрочем, мы оба здесь.
- Отлично! Тащи его домой скорей!
Я должен был уйти. Немедленно – сорваться с места и убежать, и больше никогда не возвращаться к Кристине, за километр обходить стороной ее дом. Но я стоял на месте, как приклеенный, а взгляд Лолы как будто бы заставил клей схватиться еще сильнее. И когда запищала, открываясь, дверь, я покорно последовал за девушкой в подъезд.
Не помню, как мы поднимались – ехали на лифте или шли пешком. Помню только, что Кристина в пушистых розовых тапочках на шпильках стояла на пороге тамбура, широко распахнув дверь. Потом я оказался в квартире и очень быстро после этого – на кухне, причем Бренди рассекал по ней в моей футболке, отчего мне было противно, словно мы были парочкой геев, поменявшихся футболками, потому что это романтично.
Кухня была не очень большой, но мы все вчетвером умещались в ней. Я сидел на стуле с чашкой чая, которую поставили передо мной, и бутербродом с белым хлебом и ветчиной. Кристина, одетая в майку с сине-желтым рисунком и шорты, сидела напротив меня, прислонившись спиной к подоконнику и задрав коленки к самому носу. Волосы она не заплела и, кажется, еще даже не расчесала, и они окутывали ее фигуру и свисали ниже сидения стула. Кристина пила какао и щебетала в своем репертуаре: