Девушка, одетая в длинное белое платье и пиджак, стояла, облокотившись на парапет, и смотрела куда-то вниз, сквозь темно-зеркальную поверхность воды, в которой отражался только мост и облака. Юноша в брюках и рубашке с небрежно расстегнутым воротом прижимался к парапету спиной. То и дело он привычным движением головы отбрасывал тонкие пряди волос, но ветер тут же снова бросал их назад, на лицо. Этим юношей был я.
- Значит, теперь все снова будет, как раньше? – вдруг спросила девушка.
- А что в этом плохого? - я пожал плечами. – Круговорот… Естественный ход событий.
Девушка покачала головой, не соглашаясь:
- Мне не нравится.
Я не ответил. Девушка продолжила:
- Все это было похоже на какой-то гадкий эксперимент, причем нас не спрашивали, хотим мы в этом участвовать или нет. А я не хотела. Мне было страшно. Я понимала тогда все совсем не так.
Я перевел дыхание, в очередной раз попытался отбросить волосы с лица назад. Окрепший ветер немедленно вернул их на место.
- О чем ты?
- Не думаю, что смогу объяснить это, но… Как бы сказать… Там все всех любят, и это нормально, естественно. Об этом даже не задумываешься. А здесь… Понимаешь, здесь это как бы не принято. Приходишь сюда – и тут же начинаешь тосковать по той любви, которой больше нет вокруг тебя, с ума сходишь, ищешь кого-то, кого смутно помнишь, о существовании которого больше подозреваешь, чем знаешь, кого-то единственного, кто оттуда, как и ты, и кто вернет это ощущение любви – огромной, всеобъемлющей… Там для нас любовь была единственным смыслом бытия. Но так было потому, что там больше ничего не было. А этот мир… О, он невероятно, непередаваемо огромный и разнообразный, в нем множество всего-всего, а мы по инерции, по привычке наделяем любовь главенствующим смыслом и позволяем ей определять нашу жизнь, как будто бы больше ничего нет. Понимаешь, о чем я?
Я снова пожал плечами.
- А по-моему, нигде – ни в одном мире – нет ничего, кроме любви, только где-то она очевидна, а где-то принимает различные формы… Множество форм. Но так или иначе, она – альфа и омега всего сущего. И не надо искать кого-то заранее избранного, единственного. Любовь может дать каждый, ты только сумей принять ее.
Девушка сморщила лоб, помолчала. Потом спросила:
- А ты… Ты любил кого-нибудь?
- Я… Да. В какой-то момент я понял, что делаю что-то не так, и…
- Ты меня предал, - тихо сказала девушка.
- Нет.
- Да.
Где-то в глубине души она, кажется, чувствовала, что не права, но повторила:
- Да.
Я прикрыл глаза.
- Мне кажется, что ты, как и я, готова была увидеть меня – как и я тебя – в каждом встречном и поперечном. И – знаешь, что? Если бы ты увидела меня в нем, он бы и стал для тебя мной. Это как раз и называется здесь «влюбиться».
Она не ответила, и я, помолчав немного, предложил:
- Пойдем домой?
Она посмотрела на меня – медленно, грустно, потом все так же медленно улыбнулась и ответила:
- Нет.
Я удивился. Она пояснила:
- Я не вернусь, пока не разберусь во всем. А там – посмотрим, может, во всем разобравшись, я вообще не вернусь.
Улыбка ее стала еще шире, но превратилась в какую-то странную, незнакомую и непонятную гримаску, какой он у нее на лице никогда прежде не видел. Я выпрямился, положил похолодевшие ладони на ее плечи. Наверное, я выглядел растерянным.
- Тебе не стоит так поступать, - пролепетал я.
- Я тоже так думаю, - весело ответила она, и, не снимая с лица странной улыбки, легко высвободилась из моих объятий. Она сказала: - Тебе пора. Мне тоже.
- Куда?
- О, я пока не решила.
Она подалась вперед, прикоснулась губами к моей щеке.
- А как же наша… связь?
- Что люди говорят в таких случаях? «Давай останемся друзьями»? Или, может быть, «Никаких обязательств, мы же договаривались»?
Я не ответил. Она отпрянула.
- Ну, до встречи, если еще встретимся, - сказала она и, повернувшись, ушла прочь.
Ушла в люди.
Она дошла до конца моста, спустилась по ступенькам, пошла по тропинке через парк. Солнце подсвечивало влажные после ночного дождя, разворошенные ветром листья, и издалека казалось, что идет она по битому витражному стеклу.