XSB
) требует высококачественных и хорошо экранированных кабелей, те, которые прилагаются бонусом к другому оборудованию, всегда короткие. Но все равно, 30 сантиметров – не чересчур ли мало? Что за жадный производитель. Небрежно протянув Харуюки, начавшему уже думать о бегстве, напоминающий кошачий хвост кабель, Тиюри негромко фыркнула и откинулась на кровать. – Делай что хочешь. Не зная, что ему делать с этим кабелем, который буквально горел у него в руках, Харуюки нервно произнес: – Э-эммм… если можно, эээ, не могла бы ты сесть на стул ко мне спиной?.. Нет ответа. Улегшаяся на простыню Тиюри явно не намеревалась сдвигаться и на миллиметр. Харуюки вновь на полном серьезе задумался, не пора ли сбежать, но это он сегодня уже сделал на глазах у Черноснежки. Если он сбежит и сейчас, его положение станет абсолютно непоправимым. – …Н-ну тогда… Собравшись с духом, Харуюки прошаркал к кровати Тиюри и снял тапки. Мееедленно поднял колено и поставил на белую в серую полосочку простыню. Крепкая на вид металлическая рама кровати скрипуче запротестовала против веса, в несколько раз превышающего привычный для нее. Передвигаясь на четвереньках, пока он не очутился в 70 сантиметрах справа от Тиюри, Харуюки воткнул один из штекеров кабеля в разъем для внешних подключений, расположенный с правой стороны его нейролинкера. Потом, изогнув шею под неестественным углом, он натянул кабель до предела. Однако до разъема на нейролинкере лежащей с закрытыми глазами Тиюри оставался целый световой год. Угееее, о нет, надо было подойти с левой стороны. Может, отойти и зайти снова? Нет, это я уже просто не смогу. И перелезть через Тиюри – тоже абсолютно невозможно. Перейдя в состояние паники на 90%, Харуюки наклонил туловище под очень ненадежным углом, так чтобы его шея оказалась ближе к шее Тиюри. Сладкий, будто молочный аромат тела Тиюри заполз ему в нос, чувство равновесия начало давать сбои… В следующее мгновение его левое колено оскользнулось. За миг до того, как обрушиться всей тушей на хрупкое тело Тиюри, Харуюки все же успел выставить руку и остановить падение. Тем не менее ситуация оставалась критической. Его левое колено находилось между раздвинутых ног Тиюри, левая рука опиралась о кровать возле правой щеки девушки – в общем, Харуюки был в очень неустойчивой позе. Уоооооо, да что же это такооооое. Стрелка паникометра скакнула в красную зону; и тут глаза Тиюри, находящиеся всего в десяти сантиметрах от его глаз, открылись. Харуюки не мог понять, какие именно чувства были в этих светло-карих глазах. То есть там явно были гнев и раздражение; но почему-то Харуюки показалось, что вызваны они вовсе не его возмутительным поведением сейчас – она словно сдерживала их уже очень, очень долгое время… Не в силах больше выдержать эту игру в гляделки, Харуюки шевельнул правой рукой и вставил штекер в шею Тиюри. Предупреждение о проводном соединении, возникшее у него перед глазами, на мгновение закрыло от него лицо Тиюри. …Задержка была не больше секунды, но и этого времени Харуюки каким-то чудом хватило, чтобы привести в порядок мысли. Моргнув несколько раз, он отвел взгляд от глаз Тиюри и сосредоточился на тонкой ключице, виднеющейся из-под ворота ее белого свитера. «Это… я пришел, потому что понял, что нужно извиниться за то, что я натворил». В мысленно произнесенных словах не было заикания; несмотря на всю неловкость положения, звучали они отчетливо. «Эммм, насчет того бэнто, который ты так старалась приготовить, а я испортил… я очень сильно извиняюсь». Хотя извинялся Харуюки на полном серьезе – Одновременно он шевельнул пальцем правой руки вне поля зрения Тиюри и нажал иконку памяти. Открылось окно, загородившее пол-лица реальной Тиюри; там была папка с идентификационным номером Тиюри в названии, а рядом еще одна – с содержимым физической памяти ее нейролинкера. Вообще-то уже сейчас можно было сказать, что шансы, что Тиюри и есть Сиан Пайл, исчезающе малы. Потому что если бы она была Сиан Пайлом, то уже знала бы, что Харуюки – Сильвер Кроу и служит Черноснежке, так что просто не согласилась бы на Прямое соединение. Или – то, что она так вот улеглась на кровать, было уловкой Тиюри, чтобы Харуюки не решился на Прямое соединение? Если так, то сейчас Тиюри потрясена и в ужасе. Чувствуя стыд за то, что он посмел так заподозрить подругу, которую знал уже десять лет, Харуюки осторожно подвел курсор к папке с физической памятью нейролинкера Тиюри. «Но… но просто я был немного в шоке». Словно замазывая чувство вины, эти слова полились из его сознания. «Когда я представил себе, как Тию и Таку… разговаривают про тех типов, я был просто не в состоянии сдержать себя… Я понимаю, вы думаете об этом ради меня… но я…» …Я не хочу, чтобы Тиюри и Такуму меня жалели. Именно потому что мы друзья – я хочу, чтобы дистанция между нами оставалась такой же, как сейчас. Но уже слишком поздно. Харуюки вложил чуть больше силы в палец и нажал на папку. Раскрылось полупрозрачное окошко другого цвета, и одновременно голос Тиюри прозвучал и в ушах Харуюки, и в голове. «Хару… ты все не так понял». Неумеха Тиюри, похоже, до сих пор не научилась толком общаться мысленно. Прямо перед глазами Харуюки ее маленькие губы шевелились, и с них срывались слова. «Я ничего не рассказывала Так-куну. Я не могла ему ничего рассказать. Я же обещала, что буду молчать. Так-кун знал про сэндвичи только потому, что я, когда ходила к нему на турнир по кендо, сказала ему, что в следующий раз сделаю и для Хару тоже». «Э…» Харуюки невольно отвел взгляд от окна, которое просматривал, и встретился с глазами Тиюри. Она смотрела решительно, но тут же ее взгляд смягчился, ресницы задрожали, будто выдавая ее тоску по прошлому. «…Как давно это было в последний раз? Когда Хару столько говорил о себе». Отводя глаза от Харуюки, который ничего не мог сказать в ответ, Тиюри продолжала бормотать: «Я тоже… я тоже вела себя нечестно. И трусливо. Хотя Хару… так сильно и так долго страдал, я всегда делала вид, что ничего не замечаю. Хотя я так много всего могла бы сделать, если бы по-настоящему захотела. Я могла бы сказать учителям, написать в правление, могла бы попросить Так-куна, и он бы их всех побил. Но я не могла… я думала, что Хару будет сердиться на меня, будет ненавидеть меня… я боялась, что мы больше не будем “мы”». Харуюки, затаив дыхание, смотрел, как прозрачные капли собираются возле длинных ресниц, окаймляющих ее глаза. Всего два дня назад Тиюри плакала, когда он бросил ее сэндвичи; конечно, в прежние времена они часто ссорились, и плакали, и заставляли плакать друг друга, но сейчас Харуюки чувствовал, что эти ее слезы совсем другие. «Но, Хару, ты тоже говорил неправду, – Тиюри зажмурилась и продолжила говорить, шевеля дрожащими губами. – Ты говорил, что все никогда, никогда не изменится. Что мы останемся теми же друзьями. Два года назад… когда я спрашивала твоего совета насчет Так-куна… Хару сказал тогда, что, если я ему откажу, Так-кун больше не будет с нами играть. Но ты пообещал, что, даже если мы с Так-куном будем встречаться, ты всегда останешься нашим другом. Я… я тогда просто хотела, чтобы ничего не менялось. Я просто хотела, чтобы мы трое оставались вместе…» …Я чувствую то же самое. Был опасный момент, когда Харуюки едва не высказал эту мысль, но он сдержался. Но, как будто она его слышала, Тиюри распахнула глаза – так что слезинки разлетелись – и посмотрела Харуюки прямо в лицо. «И все же… почему?! Почему теперь ты танцуешь вокруг этой?! Мне ты сказал, чтобы я ничего не делала, а ее ты попросил и теперь ведешь себя как ее слуга, почему?! Так нечестно… Это просто бесит, я столько лет так о тебе волновалась, а эта… все разрулила за один день… А потом она еще так себя вела, будто Хару… просто вещь, которая ей принадлежит…» «Эта» – имелась в виду Черноснежка. Ее имя всплыло совершенно неожиданно, так что Харуюки, почти забыв о том, что надо проверять память нейролинкера, задрожал и покачал головой. «Это… это все не так было, я вовсе ее не просил… Семпай просто разобралась с теми, кто ко мне приставал, потому что она же вице-председатель студсовета…» «Тогда почему она водила Хару за собой, как свою собачку? И почему Хару рядом с ней всегда вел себя, как ее слуга?» «Нет… не так все!» Харуюки вновь отчаянно замотал головой; больше всего ему сейчас хотелось спросить самого себя: чего, черт побери, он на самом деле хочет? Еще недавно он упрямо отвергал заявления Черноснежки, что Тиюри – Сиан Пайл, а вот теперь он так же упрямо отвергает все обвинения Тиюри в адрес Черноснежки. Все это напоминало ему пазл, который размолотили в блендере, так что к нему непонятно даже, как подступиться. Потухшим голосом Харуюки вновь повторил: «Не так все. Потому что я это не очень… ну, ненавижу…» «Зато я ненавижу!!!» Этот выкрик Тиюри, не исключено, было слышно даже за пределами комнаты. «Хару, ты стал совсем чужой с того самого времени, как мы пошли в среднюю школу! Ты не ходишь с нами домой, у тебя всегда раздраженное лицо, когда я говорю с тобой в школе, и даже ко мне сюда ты не заходишь. В начальной школе ты не был таким». «Тут… ничего не поделаешь, у тебя ведь есть па… парень». «Хару, это ты мне сказал, чтобы я так сделала!!! Хару сказал, если я так сделаю, мы трое, я Хару и Так-кун, сможем быть вместе, как раньше!!! Ты что, врал мне?!» «Я не врал! Я не врал, но… мы же не можем всю жизнь оставаться, как в начальной школе!!!» Стискивая руками простыню по обе стороны лица Тиюри, Харуюки тоже сорвался в крик. «Раньше мне было плевать, я мог спокойно ходить рядом с тобой и с Таку, ходить вместе лопать гамбургеры! Но… сейчас это уже невозможно, это слишком тяжело! Таку становится все более клевым, ты тоже все кра… красивее, а я, я рядом с вами вот такой! Даже когда мы вместе, мне все время хочется вырыть яму и закопаться туда!!!» Ни разу еще он не рассказывал Тиюри о своем комплексе неполноценности – да нет, вообще никому не рассказывал. Он был убежден, что позже будет смертельно жалеть, что проболтался, но сдержать поток мыслей был уже не в силах. Попытайся он сказать то же самое голосом, он бы заикался, запинался и в итоге ничего выговорить не смог бы. Но сейчас он был в Прямом соединении и говорил мысленно, и поток его мыслей изливался прямо Тиюри в мозг. «И с вами то же самое! Когда ты ходишь с Таку, вы держитесь за руки, а со мной не можете! Значит, ты сама выбрала Таку! И что я говорил, уже не имеет значения!!!» Тиюри, глядя во все глаза на лицо Харуюки, нависающее в двух сантиметрах от ее лица, безмолвно слушала его монолог. Потом шелковое покрывало слез снова покрыло ее светло-карие глаза. Лицо исказилось, и тихий, почти шепчущий голос вышел из трясущихся губ. «…Неужели ты правда так думаешь? Ты серьезно веришь, что ценность человека зависит только от внешнего вида? …Хару, ты всегда такой. Ты всегда так, всегда себя ругаешь, критикуешь. Почему ты так себя ненавидишь? Почему ты так сильно себя презираешь?» «Ненавижу себя… Ну конечно, ненавижу, – простонал в ответ Харуюки. – На месте любого я бы возненавидел такого вот. Щекастый, трусливый, вечно потный… во мне просто нечему нравиться. Я бы ненавидел… даже если бы меня просто видели рядом со мной». «Но я знаю… я знаю много хорошего, что есть в Хару. Знаю так много, что даже на пальцах обеих рук не могу сосчитать!» И Тиюри, всхлипывая совсем по-детски, как в прошлом, начала перечислять: «Когда мы ели вместе, ты всегда давал мне самую большую порцию; когда я потеряла куклу, которую вешала на школьную сумку, ты ее искал дотемна; когда у меня были проблемы с нейролинкером, ты всегда его сразу чинил; в тебе столько хорошего, сколько ни в ком другом нету. И внешность тут вообще ни при чем. Если бы… если бы тогда, два года назад, я тебе…» Внезапно Тиюри замолчала с таким видом, будто с усилием проглотила следующие слова, и печально улыбнулась. «…Прости, я не должна была так говорить. Я… я просто боялась, что Хару закрывается не только от учеников в школе, но и от меня, и от Так-куна. Я не хотела, чтобы ты был один. Я хотела, чтобы ты чувствовал, что твои лучшие друзья всегда рядом с тобой. Я потому и сделала все, как Хару сказал». Харуюки показалось, что его горло что-то сжало; каким-то чудом ему все же удалось выдавить свои мысли: «…Ты хочешь сказать, ты это сделала ради меня?.. Чтобы я и Таку могли оставаться друзьями?..» «Потому что Хару веселее всего, когда он играет с Так-куном. И мне веселее всего смотреть на вас, как вы играете. Я просто думала, что хочу, чтобы то время никуда не уходило. Но… это невозможно, все меняется, и сердце человека тоже». Внезапно Тиюри подняла руки и изо всех сил обняла Харуюки. Ее залитое слезами улыбающееся лицо смотрело на застывшего Харуюки в упор. «Мои руки уже не достигают Хару. Честно говоря, когда я увидела Хару и Черноснежку у ворот школы, я подумала… “Может, это будет она?” Меня саму это бесит, потому что я уверена, что знаю про Хару намного больше, чем эта. Но… если у нее хватит сил изменить Хару…» Крутясь в водовороте замешательства, Харуюки мог лишь слушать слова своей подруги. Прилепившаяся к нему Тиюри совсем не изменилась; как и много, много лет назад, она была такой же маленькой и теплой. «…Но я прошу, перестань вести себя так. Это просто невыносимо. Ты выглядишь, как ее слуга. Если все так, как я думаю, начни встречаться с ней. И пусть вся школа удивится». Если я прямо сейчас обниму Тиюри, что будет? Харуюки над этим раздумывал всего мгновение, но на полном серьезе. Конечно, его тело не сдвинулось с места, лишь пальцы правой руки задрожали, выдавая его мысль. Голографический курсор, среагировав на это движение, случайно нажал иконку папки «Установленные приложения» в окне физической памяти нейролинкера Тиюри. После короткой задержки беззвучно открылось новое окно. Машинально пробегая взглядом группы приложений, Харуюки так же машинально пробормотал голосом: – Прости… прости, Тию. До сих пор я… даже не думал, что тебя что-то грызет, что тебе плохо. Потому-то я и безнадежен… – Это нормально. И я беспокоюсь, и Так-кун беспокоится, и даже эта, скорее всего, тоже. Даже она. Все такие, не только Хару. И голос Тиюри, и ее ладошки были такие теплые, они будто впитывались в Харуюки. Как я мог? Как я мог хоть на секунду подумать, что она Бёрст-линкер и скрыла это от меня? Вообще-то он понял это после первого же взгляда на папку с приложениями – иконки с горящей буквой «В» там не было. На всякий случай он проглядел все программы, но ничего откровенно подозрительного не нашел – сплошь коммерческие почтовые клиенты, медиаплееры и простенькие игры. Ну точно, Тиюри не Сиан Пайл. Убеждая себя в этом и одновременно проглядывая свойства некоторых приложений, Харуюки почувствовал вдруг, что что-то не так. Проблема была не в приложениях. Просто – система реагировала на его движения с чуть заметной задержкой. Он же сейчас общается с Тиюри не по беспроводному протоколу через недорогой домашний сервер – он подключен к ее нейролинкеру напрямую с помощью высококлассного кабеля (более того – очень короткого), так что никаких поводов для лага просто нет. Лаг может означать лишь одно: полоса пропускания нейролинкера Тиюри в основном забита чем-то другим. Это начинало казаться все более подозрительным. Харуюки открыл окно статуса сети. Сейчас нейролинкер Тиюри был подключен к трем сетям: Глобальной сети, домашней сети семьи Курасимы и Прямому соединению с Харуюки. Из этих трех подключений обмен пакетами должен был идти лишь по одному – с Харуюки. Однако, когда он проверил состояние сети, у него едва не вырвался вскрик. Огромное количество пакетов уходило в Глобальную сеть. Отправителем была какая-то неизвестная программа, установленная в папку под тучей других папок. Адресат на той стороне – неизвестен. Короче говоря, это – Бэкдор!!! Кто-то взломал нейролинкер Тиюри и втихаря от нее подключается к нему извне. И прямо сейчас этот тип крадет информацию о том, что Тиюри видит и слышит. Вот засранец!!! Едва не крича, Харуюки двинул пальцем, намереваясь стереть проблемную программку. Но, уже почти дотащив иконку до корзины, он остановился. Человек, подключившийся к Тиюри, – наверняка и есть Сиан Пайл. Можно не сомневаться – речь не идет о том, что кому-то удалось модифицировать «Brain Burst»; просто он пользуется нейролинкером Тиюри как промежуточной ступенькой, что и позволяет ему появляться и исчезать из дуэльного списка, когда захочется. Это значит – если Харуюки сможет отследить назначение пакетов, то личность Сиан Пайла тоже станет ясна. Но отслеживать пакеты так, чтобы их адресат ничего не почувствовал, очень трудно. Скорее всего, единственный шанс – когда враг будет в бою. А для этого нужно не подавать виду, что он заметил бэкдор, до следующей атаки того типа. Тихо выдохнув, Харуюки закрыл все окна. – …Спасибо, Тию, – прошептал он и осторожно отодвинулся от нее. Все еще плача, Тиюри тоже медленно опустила руки и с улыбкой кивнула. Неуклюже улыбнувшись в ответ, Харуюки протянул левую руку и выдернул кабель из нейролинкера Тиюри. Глава 6 Пятница. Харуюки понуро тащился по переулку среди прочих учеников, шагающих с написанным на физиономиях предвкушением послезавтрашнего выходного и конца долгой недели. – Такой… такой, как я… – пробормотал Харуюки; несмотря на раннее утро, он успел уже зарядиться максимальным уровнем презрения к себе. Если сон, который он видел в ночь после установки «Brain Burst», был самым страшным за всю его жизнь, то вчерашний его сон – самым низким и отвратительным. Если бы участницей сна, делавшей такое, о чем Харуюки знал только по виртуалу, была лишь Черноснежка, это, может, был бы лучший сон в его жизни. Но не успел он опомниться, как число людей во сне увеличилось до двух, и второй участницей была… – Ауу… ааа… Харуюки отчаянно сражался с желанием схватиться за голову и побежать. Говорят, сейчас производители нейролинкеров яростно соперничают между собой, пытаясь создать мечту многих – программу «Запись снов». Слава богу, что такой программы пока не существует. Хотя – ну, Харуюки не мог не признать, что часть его, напротив, сожалела об этом… – Йо, доброе утро, мальчик! Одновременно с жизнерадостным возгласом кто-то хлопнул Харуюки по плечу, так что он аж подпрыгнул. Развернувшись и увидев красавицу в черном, он подпрыгнул опять. – Хиэааа?! – …Что это было? Сейчас в моде такие приветствия? – поинтересовалась Черноснежка с подозрительным видом. Харуюки замотал головой. – Не, ни-ни-ничего!!! Эмм, д-доброе утро, семпай! – …Мм. Вскинув голову, Черноснежка кашлянула разок и сказала: – Мм… это… В общем, я… извиняюсь за вчерашнее. Я вела себя не как взрослый человек. – Н-не… ничего подобного, вообще ничего такого. Это я должен извиняться… Я ушел домой, даже не попрощавшись как положено… Как только они остановились, чтобы не говорить на ходу, рядом начали скапливаться школьники в той же форме. Не только первоклассники – ученики вторых и третьих классов тоже с восхищением в глазах ждали возможности поздороваться с Черноснежкой. Харуюки и Черноснежка глазом моргнуть не успели, как позади них собралась толпа. Увидев это, Черноснежка поздоровалась со всеми сразу, воскликнув «эгей, доброе утро всем!», после чего хлопнула Харуюки по спине и пошла вперед. Когда он не без труда ее нагнал, она продолжила уже шепотом, Харуюки на ухо: – Нет… понятно, что тебе захотелось уйти. Я обращалась с твоей дорогой… подругой трусливо и низко. Из-за этого тебе пришлось дать невыполнимое обещание, что ты все проверишь с помощью Прямого соединения. Я искренне извиняюсь. – Э? Аа… Вообще-то я это сделал… в смысле, Прямое соединение. – …Что? Ее лицо застыло. У Харуюки возникло ощущение, что что-то не так, но, прежде чем он успел толком насторожиться, она продолжила: – Где вы это делали? В ее голосе звучал металл, так что у Харуюки не осталось выбора, кроме как отвечать правду. – Это, это… у нее дома… – Где именно у нее дома? – В к-комнате… в ее к-комнате. – …Хо. Черноснежка почему-то ускорила шаг. Ее шаги были куда длиннее, чем его, так что Харуюки пришлось бежать, и со лба тут же полил пот. Пара секунд у него ушла на то, чтобы догнать Черноснежку и продолжить разговор. – Вот, и я заглянул в ее память… и оказалось, в ее нейролинкере – – Какая была длина кабеля? Исходящая от Черноснежки аура буквально впивалась в Харуюки. Ему становилось все страшнее; робким голосом он ответил: – Три… дцать сантиметров. – …Хм. Цок-цок-цокцокцокцокцокцок. Харуюки мог лишь провожать глазами удаляющуюся с пугающей стремительностью фигурку Черноснежки и раскачивающуюся на ходу гриву ее длинных волос. Не понимаю. В мире полно вещей, которые я просто не могу понять. Серьезно слушая учителя на утренних уроках (отчасти как способ сбежать от собственных мыслей) и сделав в тетради гору записей, Харуюки к звонку на большую перемену так и не смог придумать, что делать. Если рассуждать логически – следовало немедленно отыскать Черноснежку и рассказать ей о бэкдоре, который Сиан Пайл установил в нейролинкер Тиюри, а потом посоветоваться, как отследить пакеты. Но прежде – если он не поймет, почему у Черноснежки со вчерашнего дня такое плохое настроение, то не сможет сосредоточиться на разговоре. Да, само его присутствие заставляло людей рядом с ним испытывать чувство отвращения. Удивительно было бы, если бы кого-то не раздражал жирдяй, с которого вечно пот льет рекой и который мямлит что-то еле разборчиво. И от выражений на их лицах Харуюки пугался еще сильнее, отчего его голос становился еще тише, и так до почти полной неслышимости. Может, Черноснежка до сих пор просто терпела его присутствие. А сейчас дошла до предела. Если так, лучше бы отказаться от идеи поговорить с ней лицом к лицу в реале. Если они будут разговаривать своими аватарами в Полном погружении, он по крайней мере не будет потеть, да и громкость голоса там подстраивается автоматически. Решить вопросы так – мягко и эффективно – для него тоже было бы идеальным вариантом. Харуюки повторял себе эти слова, уставившись на свою парту, когда откуда-то сверху раздался незнакомый громкий голос. – Привет! Ты Харуюки Арита-кун из класса один-два, верно? Он испуганно вскинул голову. Перед ним стояли две незнакомые девушки. На плечах у обеих виднелись голографические бейджики, свидетельствующие, что они выполняют поручение своего кружка. «Кружок школьной газеты». Биип! Перед глазами Харуюки, едва не свалившегося на пол от удивления, зажглась иконка [SREC] – она означала, что собеседник записывает разговор. Разумеется, делать это на территории школы в большинстве случаев запрещено, но есть ситуации, когда можно. Например – когда кружок школьной газеты берет интервью. Харуюки даже взглянуть был не в силах на одноклассников, с интересом наблюдающих за развитием событий. Ему захотелось кинуться наутек – и плевать, как он будет выглядеть. Но, словно газетчики были к такому привычны, сзади тоже кто-то стоял и перекрывал путь к бегству. Харуюки так и застрял в полувставшем состоянии; а девушка-газетчица перед ним выставила вперед руку с голографическим дисплеем и бросила вопрос, попавший прямо в яблочко. – «Умесато реал таймс», рубрика «Хед☆шот в героя слухов»!!! Сразу к делу: верен ли слух, что Арита-кун встречается со знаменитой Черноснежкой-сан?! Харуюки покосился на мигающую иконку записи. Собрал волю в кулак и сумел ответить более-менее спокойным голосом: – Это враки. Сплетни. Абсолютно пустые. Пальцы журналистки яростно забегали по невидимой клавиатуре, потом она пошла в контратаку. – Но, согласно имеющейся у нас информации, Арита-кун дважды был в Прямом соединении с Черноснежкой-сан в рекреации, а потом даже был с ней на свидании в кафе рядом со школой, и тоже в Прямом соединении! – Что… Глядя сверху вниз на офигевшего Харуюки, в голове у которого билась одна мысль: «Это-то ты откуда знаешь?» – девушка шевельнула головой, так что редко встречающиеся в наши дни очки на ее лице бликанули. Плохо, очень плохо. Если он сейчас даст неверный ответ, взять назад потом уже не удастся. Харуюки с легкостью вообразил кучу сенсационных заголовков. Он даже услышал боевой клич фан-клуба Черноснежки, когда они эти заголовки увидят; они наверняка возжаждут его крови. Чувствуя, как у него дергается щека, Харуюки заставил свой мозг думать втрое быстрее, чем когда он дрался с Эш Роллером, и придумал наконец достаточно невинный на вид ответ. – Ээээ… н-ну это. Я, я, я довольно много знаю о работе нейролинкера, и, эммм, у нейролинкера семпая были проблемы, она попросила меня его починить, и я починил; а в кафе была просто компенсация за это. Больше ничего тут нет, ни капельки. Деревянно улыбаясь, он замотал головой. Девушка из кружка газеты прекратила печатать и нахмурила брови. Даже если они видели Харуюки и Черноснежку в Прямом соединении, они не могли знать, беседуют эти двое или просто он возится с ее нейролинкером. Не бог весть какая отмазка, но опровергнуть ее не удастся. Успокоившись, Харуюки продолжил говорить, пытаясь еще укрепить свою оборону. – И потом… вы только посмотрите, как она себя ведет, когда я рядом, и вы сразу все поймете. Когда семпай говорит со мной, она постоянно расстраивается. Чтобы мы с ней встречались – это просто невозможно. На этом интервью закончилось. Так он подумал; однако девушка вздернула голову и повторила его слова, будто сомневаясь: – Расстраивается? На это было совсем не похоже… – Да п-правда! Да вот сегодня утром – она ушла вперед одна, рассердилась непонятно на что… Она всегда так себя ведет, когда я говорю про Тию, в смысле про Курасиму… – Про Курасиму… сан? Ты имеешь в виду ту, которая ругалась о чем-то с Черноснежкой-сан у ворот школы?.. Несколько раз моргнув за стеклами очков, газетчица вдруг переменилась; от ее драматического настроя не осталось и следа, и она шевельнула пальцем, после чего иконка записи перед Харуюки исчезла. – ?.. Все, интервью закончено? – Эээ, ну… в общем… Как-то с запинками произнеся эти слова и переглянувшись со своей коллегой, стоящей у нее за спиной, она продолжила говорить, судя по всему, в своем нормальном стиле. – Ну, понимаешь. По правде сказать, мы тоже сомневались и пришли за информацией, полагая, что это какая-то глупая ошибка, но… – Но?.. Девушка наклонилась к Харуюки и прошептала так тихо, что лишь он один мог слышать. – Слушай, Арита-кун. А не может быть так, что… ну, мне так кажется… но, может, ты и Черноснежка-сан правда… это? – Хаааа?! – Ну, знаешь, если она расстраивается всякий раз, когда ты говоришь про эту Курасиму-сан, с которой ты дружишь, это называется, ну… сам знаешь? Ее подруга по кружку, стоящая рядом, продолжила: – Ага. Это может быть только одно… И обе они прошептали хором, будто какие-то оракулы в храме: – …Ревность, да? Придя в чувство, Харуюки обнаружил, что сидит в своей привычной кабинке в мужском туалете. В конечном итоге он таки сбежал; однако сейчас он не мог позволить себе роскошь раскаиваться в том, что сделал. Ревность? Оно вообще как пишется? Не знаю такого слова в японском языке. От собственных мыслей ему тоже хотелось сбежать, но кандзи уже намертво запечатлелось в его мозгу, точно выжженное раскаленным клеймом. Черноснежка раздражалась всякий раз, когда они говорили о Тиюри, из-за… ревности. Да, так сказали те две девицы. Ревность. Зависть. Иными словами, Черноснежка не притворялась и не прикалывалась, она на полном серьезе – – Не может быть, – пробормотал Харуюки, заглянув туда, куда должна была прийти эта его мысль. Это просто не могло быть правдой. Такое может случаться с другими, но с ним, Харуюки Аритой – никогда. Не думай об этом. Не желай этого. Иначе – можно не сомневаться – ему после предстоит вертеться в кровати, страдая от сожалений, в два-три раза больше, чем сейчас. Харуюки откинул голову, стукнувшись затылком о сливной бачок, и вновь сказал себе: – Этого не может быть… не может. Но чем больше он говорил себе об этом, тем больше разных мелких поступков, выражений лица и слов Черноснежки мелькало у него в голове. И в тот раз… и в тот, и вон в тот… она что, правда?.. – …Не может быть!!! Бам! Харуюки стукнул по стене кабинки и обхватил голову руками. Даже продолжать думать было больно; Харуюки охватило желание убежать более сильное, чем когда-либо, но – едва он собрался отдать команду на Полное погружение… … как вспомнил безумный счет, набранный Черноснежкой в виртуальном сквоше. Ему никогда в жизни не перекрыть этот счет. А раз так, он не может больше сбегать от реальности в ту игру. – …Почему, – вновь пробормотал он, на этот раз чуть громче. – …Почему?! Почему я?! У тебя есть все. Внешность, мозги, атлетизм, манеры и даже – единственное, что было моей гордостью, – реакция в виртуальных играх. А я – всего лишь омерзительный тип с жирным, потливым телом и тупой рожей. Иными словами – у меня нет ничего, что было бы лучше, чем у тебя. – И все-таки… почему ты сказала, что в меня веришь?.. Конечно, Харуюки – человек, пригодный для установки «Brain Burst», тот, кого Черноснежка долго искала. Но все равно – ну, их трое таких в одной средней школе, и все. Ничего другого это не означает. Более того, у Сильвер Кроу с его здоровенной головой-шлемом на высоком и тощем, будто проволочном, теле нет никаких навыков, кроме ударов руками-ногами-головой. С таким дуэльным аватаром от него и не может быть никакой пользы, кроме помощи в вычислении истинной личности врага, Сиан Пайла. А раз так – он хочет, чтобы с ним обращались соответственно. Он хочет, чтобы им просто командовали – холодно и безразлично, как шахматной фигурой. Ни на что большее он не претендует. Он даже и мечтать не может о чем-то сверх того. И все же – почему, почему Черноснежка вела себя так, делала такое лицо, смотрела на него такими глазами? В конце концов Харуюки пришел к единственному выводу и вцепился в него, надеясь, что хоть теперь его мозг успокоится. Вряд ли ему удастся найти какое-то другое объяснение. Хотя человека, трясущего с Харуюки обеденные деньги, в школе больше не было, все равно обед он пропустил, однако голода даже не почувствовал. Вторую половину занятий он пережил с полным безразличием. На классном часе учитель вроде как говорил что-то про Араю и его шайку, но это Харуюки тоже пропустил мимо ушей. Когда прозвенел звонок и одноклассники пулей вылетели из кабинета, предвкушая конец недели, он медленно встал и взял сумку. Так же медленно подошел к выходу из школы, переобулся и покинул здание. Хотя был только четвертый час дня, осеннее солнце уже стало красным и опустилось к горизонту, освещая школьные ворота. Заметив черный силуэт, который стоял у ворот, сливаясь со столбом, Харуюки поплелся к нему. – …Привет. Черноснежка остановила руку, печатавшую что-то на голографической клавиатуре, и помахала Харуюки, напряженно улыбнувшись. Возможно, она нарочно взяла сюда, в это совершенно неинтересное место, работу, которую должна была выполнять в комнате студсовета. Харуюки лишь молча склонил голову. Между ними повисло неловкое молчание. Дул холодный ветер, шелестя листьями у их ног. Поскольку Харуюки продолжал стоять, опустив голову, Черноснежка слегка прокашлялась и продолжила: – …Давай пойдем, заодно поговорим. – Угу, – тихо ответил Харуюки и кивнул. Черноснежка вышла из ворот школы молча, Харуюки семенил на шаг сзади и чуть левее. Минуту или две они шли, не произнося ни слова, потом Черноснежка вновь кашлянула и сказала: – Эммм… это… Я очень извиняюсь за сегодняшнее утро. Я вела себя странно. – Не, я… в общем-то, не против. Я тоже должен извиниться, что не пришел к тебе на большой перемене. Услышав этот нетипично связный ответ Харуюки, Черноснежка сперва вроде бы склонила голову чуть набок, но тут же кивнула. – Тогда ладно, но… ммм. Я и сама не знаю, что именно на меня нашло, но… да, когда речь заходит о Сиан Пайле, я просто не в состоянии сохранять хладнокровие. Устремив взгляд строго вперед, Черноснежка говорила, пожалуй, чересчур быстровато… Харуюки сухо перебил: – Да, насчет этого. Я нашел, какая связь между Сиан Пайлом и Курасимой. – …Э? А… П-понятно. Давай об этом поговорим через Прямое соединение. Чтобы никто не услышал, о чем мы говорим, – быстро проговорила Черноснежка и вместо кармана пошарилась в сумочке, свисающей с правой руки. Вытащила она маленький бумажный пакетик с названием магазина, расположенного рядом со школой Умесато. С треском отодрав скотч, Черноснежка извлекла из пакетика новый XSB-кабель. – Ээ, я случайно повредила кабель, которым мы пользовались вчера. Вот, и… у меня было не очень много денег, и хватило только на этот. Харуюки намеренно проигнорировал объяснение Черноснежки, больше смахивающее на оправдание, и взглянул на метровый кабель – самый короткий, какой продают в магазинах. Не глядя Черноснежке в глаза, он молча взял конец кабеля и вставил штекер в свой нейролинкер. – … Черноснежка, похоже, ждала, что Харуюки скажет что-то, но в конце концов вставила второй штекер в разъем своего нейролинкера. Как только появившееся предупреждение о проводном соединении исчезло, Харуюки послал ей свою сухую мысль. «Сама Курасима – не Сиан Пайл. Сиан Пайл заразил нейролинкер Курасимы вирусом и установил бэкдор. Вот почему он появляется на арене в той точке школы, где находится Курасима». Договорив до этого места, Харуюки замолчал. Черноснежка ответила не сразу. Но наконец ее голос раздался у него в мозгу; звучал он подозрительно, а может, просто чуть испуганно. «…С тобой ничего не случилось?.. Какой-то ты… странный с утра». «Не особо… ничего такого», – ответил Харуюки, идя в метре от Черноснежки и упорно стараясь не смотреть на нее. «Но… может, ты сердишься? Потому что я странно себя вела сегодня утром и вчера?» «Ну что ты. Мне не за что сердиться на семпая… Со мной все в порядке, так что давай вернемся к важному». И вновь по тонкому кабелю потекло лишь молчание. Постепенно пускались сумерки; дома, выстроившиеся по левой стороне переулка, создавали мрачную и унылую атмосферу; пешеходы казались черными тенями. Никто не обращал внимания на Харуюки и Черноснежку, идущих в Прямом соединении, – их словно было только двое, пробирающихся сквозь безмолвную страну теней. «…У тебя есть доказательства?» Внезапно холодная мысль прозвучала у Харуюки в голове. «Ты нашел твердое доказательство, что Курасима-кун – действительно не Сиан Пайл?» «Нет. Если бы я притронулся к вирусу, был риск, что он бы заметил, поэтому я только проверил». «Хо. Разумное решение, но в то же время из-за него твоей находке недостает убедительности. Даже я никогда в жизни не слышала, что “Брэйн Бёрст” может подключаться через бэкдор, – как же я могу верить твоим словам?» Черноснежка как будто тщательно подбирала слова; ее мысли звучали все острее и острее. Харуюки стиснул зубы и ответил еще более монотонно: «То есть ты намекаешь на возможность, что историю с вирусом я выдумал… короче, что я переметнулся к Курасиме, Сиан Пайлу? Если так, вопрос вообще не в доказательствах и ни в чем таком. Все зависит от того, какое решение примет семпай». «…Я ничего такого не говорила. Тебе просто показалось». Мысленный голос Черноснежки чуть задрожал, но Харуюки стойко молчал. «…Ты действительно искренне так считаешь?» Черноснежка внезапно остановилась; слова ее зазвучали напряженно, и температура вокруг, казалось, резко упала. «Если я приду к выводу, что ты переметнулся к Сиан Пайлу, я в ту же секунду нападу на тебя, отберу все твои Бёрст-пойнты, и твой “Брэйн Бёрст” автоматически деинсталлируется. Ты навсегда потеряешь способность ускоряться. Ты понимаешь, о чем я говорю?» «Понимаю. Я просто пешка, не более чем орудие, которым ты можешь пользоваться по своему усмотрению. Когда нужда во мне отпадет, ты меня отбросишь». «…Ты…» Внезапно Харуюки почувствовал, что его левое плечо легонько сдавили. Подняв глаза, он обнаружил лицо Черноснежки прямо перед собой – застывшее, точно ледяная скульптура. «Ты действительно сердишься на меня. Конечно, и я вела себя не идеально. Но, – ее губы дрожали, слова звучали напряженно, будто она сдерживалась изо всех сил. – …Я тоже не могу полностью контролировать эмоции. Когда я раздражаюсь, это отражается и на моем мышлении. Особенно когда дело касается тебя… и Курасимы-кун…» Отведя на секунду глаза, Черноснежка с трудом продолжила говорить, ее бледные щеки напряглись. «…Ладно, если ты хочешь узнать причину, я скажу. Я…» Но, прежде чем Харуюки получил по кабелю ее мысль, он отвернулся и перебил. «Ничего, можешь не говорить». «Э… ч-что?..» «Смотреть на это тоже трудно. Больно видеть». «Ты о чем говоришь… Что ты… имеешь в виду?» Уцепившись взглядом в одну дорожную плитку справа от себя, Харуюки произнес «единственный вывод», к которому он пришел сегодня днем. «Ты… ненавидишь себя, да?» Он услышал резкий вдох. Харуюки прекрасно сознавал, что слова, которым он сейчас придает форму, назад уже не взять. В голове его рефреном звучали ободряющие слова, которые вчера вечером говорила Тиюри, но он не мог больше остановить поток своих мыслей. «Ты ненавидишь себя за то, что ты во всем совершенна. И поэтому ты нарочно стараешься себя принизить. Верно?» Пальцы Черноснежки, держащие его за плечо, затвердели, стали будто железными. Ну все, это наше с ней последнее соединение. И Харуюки выбросил слова, которые должны были разрушить все. «Когда ты говоришь со мной… с толстым, некрасивым, ужасным типом вроде меня… когда ты прикасаешься к моей руке, показываешь доброту… нет, что-то похожее на доброту… ты просто пытаешься себя запачкать… Но даже если ты не будешь так делать, я все равно сделаю то, что ты скажешь. Я ничего больше не хочу. Мне не нужна никакая компенсация. Просто пешка, орудие, которому можно приказывать, – вполне подходящая роль для такого, как я, и ты сама должна это понимать!!!» Медленно… очень медленно белая рука отпустила его плечо. Вот и хорошо. Не надо ко мне больше прикасаться, не надо встречаться глазами. Даже видеться не надо в реальном мире – просто обращайся со мной как с обычным инструментом. Харуюки понятия не имел, достигли ли ее эти мысли. Прощай. Едва он пробормотал мысленно это слово – Хлоп!!! Резкая боль обожгла левую щеку. Чувствуя жар, Харуюки обалдело поднял голову. – …Дурак!!! Это слово вырвалось у Черноснежки вслух. Ошеломленно Харуюки смотрел, как слезы ручьем текут по лицу, которое, даже искаженное до невозможности, все равно оставалось прекрасным. Только что отвесив с маху пощечину, Черноснежка так и стояла, неестественно подвернув правую руку; вся она была какая-то всклокоченная, как ребенок, и слезы продолжали течь сплошным потоком. – Дурак… дурак… Это слово, раз за разом срывающееся с ее губ, было совсем не похоже на слово «глупый», которое она со снисходительной и взрослой улыбкой произносила раньше. Черноснежка обзывала Харуюки вновь и вновь, совсем как обычная четырнадцатилетняя девчонка. А Харуюки, не находя ни единого ответа из тех, что должны приходить в голову тринадцатилетнему мальчишке, лишь молча стоял столбом и смотрел во все глаза. Его слова глубоко ранили стоящую перед ним девушку. Уж это-то он понимал. Однако Харуюки думал, что – ну, это же Черноснежка, она само совершенство, ее ум и рассудительность куда лучше, чем у взрослых, – она просто возненавидит Харуюки, он станет ей отвратителен, и она отвернется от него. Он и подумать не мог, что она так разревется. Что у нее будет такое раненое лицо. Это – это могло значить, что… Харуюки раскрыл рот, пытаясь что-то сказать. Черноснежка закрыла залитое слезами лицо руками. Легкий ветерок промчался мимо них, молча стоящих в переулке, и утонул в сумерках. И тут – По ушам Харуюки ударил страшный лязг металла о металл. Сперва Харуюки подумал, что это квантовый шум его нейролинкера. Его сердце подпрыгнуло от неожиданности, он развернулся всем телом вправо. В его поле зрения впрыгнула ужасная картина. Белая машина, пробив левой стороной бампера ограждение тротуара, летела прямо на него. Несчастный случай?! Нет! Не слышно визга тормозов. Эти четыре мысли просвистели у него в голове меньше чем за 0.1 секунды. Его губы двинулись автоматически и произнесли команду. И одновременно эта же команда, но совершенно другим голосом отданная, прозвучала у него в мозгу, принесенная по кабелю Прямого соединения. – «Бёрст линк!» БАММ!!! – громыхнуло в ушах, и мир остановился. Синева. Застывшая картина, прозрачно-синяя, докуда взгляд достает. Но Харуюки тут же напомнил себе, что она не полностью застывшая. Колеса большого седана, едущего прямо на него, словно преодолевая заморозку, поворачивались потихоньку, потихоньку, медленно съедая дорожное полотно и сокращая расстояние до Харуюки. …Уаааа?! С некоторым опозданием, но все же Харуюки вскрикнул и отскочил назад. И тут же машина исчезла. Ее закрыла собой – его собственная круглая спина в школьной форме Умесато. Синий мир – не просто взятая из реальности картина. Программа «Brain Burst», взломав сеть Общественных камер, понатыканных повсюду, собирает с них изображения и превращает в созданную из полигонов псевдореальность. Чуть опустив глаза, Харуюки обнаружил, что его тело стало розовым поросенком. Двигая своим привычным аватаром, Харуюки обошел реального себя и снова увидел белый седан. Между Харуюки и машиной было всего три метра; автомобиль наискось вылетел с мостовой на тротуар, пробив ограждение. Судя по его скорости – а он по-прежнему медленно, но верно продвигался вперед, – он врежется в Харуюки с Черноснежкой менее чем через десять ускоренных минут. Чтобы такое могло произойти – как?! Мысли метались у Харуюки в голове. В норме автомобиль просто не может сойти с дороги. Потому что, как только ИИ машины обнаружит опасное отклонение от курса, он тут же перехватит управление и, скорректировав направление движения, остановит машину. Это значит, что либо ИИ этого конкретного седана вышел из строя, либо его отключил водитель. Харуюки заподозрил, что второе куда вероятнее. Потому чего его уши совершенно не слышали визга шин, трущихся о дорожное полотно в попытке затормозить. Водитель не давил на тормоз. Скорее, наоборот – он мчался вперед, втопив полный газ. Это умышленное нападение. Черноснежка уже намекала на такую возможность – «атаку в реальности» со стороны других Бёрст-линкеров. Кто же напавший – какой-то Бёрст-линкер, принадлежащий к легиону одного из королей? Или же это ученик школы Умесато, тот самый Сиан Пайл? Похоже, большинство здешних Общественных камер не видело, что внутри машины, поэтому окна салона выглядели непрозрачными. Харуюки смотрел с разных сторон, напрягая глаза, пока не нашел наконец точку, откуда смог заглянуть в салон. Вытянувшись своим маленьким поросенком, насколько мог, он увидел, что водитель, чуть не врезавшийся головой в крышу салона, был – – Что?!. Едва увидев, Харуюки издал потрясенный крик, похожий больше на стон. В машине он увидел лицо одноклассника, которого мгновенно узнал – и которого желал видеть меньше, чем кого бы то ни было. – А… Арая?!. По… почему… Почему он здесь. После драки, затеянной Араей в школе, его обыскали и нашли в его нейролинкере много всякого, включая противозаконную программу, позволяющую избегать Общественных камер, разные фотографии и даже виртуальные наркотики; так что его тут же без вопросов арестовали. Затем его временно поместили в отделение для несовершеннолетних Управления по дискриминации – и, уж во всяком случае, в школу Умесато он не должен больше вернуться. Не веря своим глазам, Харуюки заморгал, глядя в сине-ледяное лицо водителя. Но – пиками торчащие во все стороны волосы, высоко расположенные тонкие брови, изогнувшиеся в жестоком экстазе губы – и чувство страха, непроизвольно вспыхнувшее в Харуюки, едва он увидел это лицо… все это ясно говорило Харуюки, что перед ним действительно Арая. – Сегодня утром его отпустили под залог. Рядом вдруг раздался грустный голос, и Харуюки резко обернулся. Он увидел Черноснежку в образе феи-бабочки; она стояла рядом с ним, закусив губу. – …Я слышала, его дело будет разбирать суд по делам семьи на следующей неделе, и он получит не меньше года… вот почему я сочла, что об этом человеке можно больше не беспокоиться. Но… подумать только, что он способен на такое… Сдавленно пробормотав эти слова, Черноснежка опустила длинные ресницы и покачала головой. – Нет – я должна была это предвидеть и быть настороже. Вовсе не нужно уметь «ускоряться», чтобы напасть на другого… Я должна была знать, что ножа или машины более чем достаточно, но… похоже, по-настоящему я этого не понимала… Она вернулась к своему обычному тону; ни намека на недавнее детское рыдание не осталось на ее лице. Нет, просто мне хочется в это верить, тут же поправил свое впечатление Харуюки. В глазах ее аватара, хоть это и был всего лишь созданный образ, отчетливо читались раскаяние и, похоже, решимость. Черноснежка медленно закрыла глаза, сделал глубокий вдох и продолжила шепотом: – Это… это как наказание. Мое наказание – за то, что не понимала сердца людей, не пыталась их понять, но все равно играла с ними ради собственного удовольствия. – …Чт… что… что ты говоришь? Лишь эти слова Харуюки с трудом сумел выдавить. Вместо ответа Черноснежка всем телом развернулась к аватару Харуюки, который был вдвое ниже нее ростом, и опустилась на колени. Подол черного платья распростерся по земле; ее лицо очутилось на одном уровне с лицом Харуюки, и она посмотрела ему прямо в глаза. – Арита-кун… Харуюки-кун. Сейчас ее голос звучал гораздо нежнее, чем когда бы то ни было прежде; он ласкал слух Харуюки. – Прости меня. Это я виновата в том, что так вышло. Но я не допущу, чтобы ты пострадал. Я защищу тебя. – …Э… чт… что… Ошарашенный Харуюки снова и снова повторял одно и то же. Даже если они прямо сейчас отменят ускорение, сделать уже ничего не успеют. В то же мгновение, когда они вернутся в реальность, седан на огромной скорости преодолеет остатки расстояния и размажет сперва Харуюки, потом стоящую за ним Черноснежку. Хорошо, что именно в этом порядке. Если он сыграет роль подушки, останется маленький шанс, что Черноснежка избежит серьезных травм. Харуюки уже думал об этом. Но тут Черноснежка решительным тоном произнесла нечто невероятное. – Одного тебя я совершенно точно могу спасти. Я еще не рассказала тебе… про последнюю, величайшую способность Бёрст-линкеров… силу «ускорения». – Э?!. Спасешь меня?.. Ты, моя госпожа, спасешь меня, простое орудие?.. У Харуюки перехватило дыхание; он лихорадочно замотал головой. – Те… тебе нельзя!!! Ты не можешь!!! Если есть такая способность, я ее использую! И это я тебя защищу!!! Потому что я твоя пешка… это же естественно, что я должен тебя защищать!!! Отчаянно крича, он протянул свои короткие ручонки. – Пожалуйста, научи меня… что это за суперспособность?! Какую команду надо отдать?! – Ничего не выйдет. Эту команду нельзя использовать, если твой уровень ниже девятого, и она забирает девяносто девять процентов очков. А главное – я твой Родитель. Как же может Родитель не спасти своего Ребенка? – Но… но… но… но!!! – Не делай такое лицо. Потому что у меня тоже… на душе легче. – Э… ле-легче?.. – Да. Сейчас ты ведь поверишь моим последним словам, правда? Черноснежка подняла руки, наложила ладони одну на другую и прижала к груди. Закрыла глаза; улыбка, как бутон, распустилась на губах; и – Она медленно произнесла единственную фразу, единственную фразу, точно выложенную драгоценными камнями. – Харуюки-кун. Я люблю тебя. Ослепительно сияющие черные глаза под высокими бровями смотрели на Харуюки. – Впервые в жизни я почувствовала это. Я просто сама не своя, я не могу себя нормально контролировать. Даже когда я на уроках или лежу дома на кровати, я постоянно думаю о тебе и то радуюсь, то грущу. Это и есть то, что называется любовью, хех… Просто замечательное ощущение. Это как чудо. По-прежнему прижимая руки к груди, Черноснежка улыбнулась. Улыбка была теплая, добрая и уютная, но от нее в груди Харуюки взорвалась боль. Я хочу верить. Я хочу верить. Я хочу верить – Слезы, хлынувшие из глаз аватара Харуюки, исказили поле зрения – слишком сильный спецэффект. Харуюки рывком вытер их и, заглянув в черные глаза, находящиеся так близко, сипло спросил: – Почему… почему меня? Почему такого… такого, как я? – Хмм, почему. Миллион причин, но… Нет, я не думаю, что для любви вообще нужна причина, но хорошо. Скажу тебе, что было толчком. Улыбающаяся Черноснежка протянула руки и положила ему на плечи. – Харуюки-кун. Ты помнишь нашу первую встречу? – Да… конечно, конечно, я помню. В школьной сети… в уголке виртуального сквоша ты мне сказала: «Ты хочешь ускориться еще сильнее?». – Вот именно. Тот рекорд, который я поставила в игре… – ее улыбка изменилась, в ней появилась капелька озорства. – Я это сделала с помощью «ускорения». – Э… ээ?! – Иначе я бы к такому уровню и близко не подобралась. Я сделала это, рассчитывая привлечь твой интерес и убедить тебя, потому что ты захочешь стать сильнее любой ценой… Я… – Черноснежка помолчала немного, подняв глаза к небу ускоренного мира. – Я стала Бёрст-линкером всего шесть лет назад, мне тогда было восемь. Все это время я искала лишь силу, я дошла до девятого уровня, победив столько врагов, что и не сосчитаешь, я запачкала руки кровью друзей – и все равно мне было мало. Такая, как я, просто не способна набрать те очки, какие набрал ты. Выражение лица Черноснежки изменилось. Уверенно глядя Харуюки в лицо, она продолжила: – Слушай меня, Харуюки-кун. Ты быстр. Ты можешь стать быстрее, чем кто угодно другой. Быстрее, чем я; быстрее, чем другие короли. Скорость – главная сила Бёрст-линкера. Когда-нибудь ты станешь известен как самый быстрый Линкер во всем ускоренном мире. Ты одолеешь королей, пройдешь за горизонт и доберешься до истоков «Брэйн Бёрста». И я знаю. Именно ты достигнешь высшего уровня способностей, запрятанных в человеке… в нашем разуме и душе. Черноснежка медленно кивнула. – Я… когда я увидела, как ты играл в ту игру, я задрожала. Я никогда раньше так не дрожала; и я была тронута. Мне хотелось крикнуть: «Подумать только – чтобы человек мог быть так быстр. Эврика… наконец-то я нашла истинного короля, который как следует встряхнет этот застоявшийся мир». Харуюки мог лишь ошеломленно слушать. Я – быстрее любого?.. Он просто не мог взять и поверить. Но в том положении, в каком они оба находились, он не мог себе позволить усомниться хоть в одном слове, сказанном Черноснежкой. Это единственное, чего он ни за что, ни в коем случае не мог. – Но, хотя ты обладаешь такой силой и потенциалом, настоящий ты очень уязвимый… это настолько больно, что просто сердце разрывается; оно у меня чуть из груди не выпрыгнуло. Я хотела встать на колени перед будущим королем. Но в то же самое время я хотела защитить тебя, обнять тебя. Эти противоречивые чувства во мне становились все сильнее и сильнее… и вдруг оказалось, что я вижу только тебя. Я влюбилась. Я лишь вчера это поняла. – Вче… ра? – Да. Когда ты говорил про Курасиму-кун. Как бы это сказать… я впервые в жизни почувствовала то, что называют ревностью, я перестала контролировать себя. Из-за этого я и вела себя так. И сегодня утром тоже. Я заметила слишком поздно… Нет – поздно, но не слишком. Ведь сейчас… Ее руки надавили на плечи Харуюки чуть сильнее. Черноснежка придвинула лицо ближе и улыбнулась. – …Сейчас я смогла тебе признаться. Если бы я могла загадать желание, я бы пожелала встать перед тобой в реальном мире и сказать тебе это как следует, но… Бриллиантовые слезинки вдруг возникли в ее сверкающих угольно-черных глазах и собрались в капли в уголках. – Теперь… пора прощаться. – Что… что ты собираешься сделать? Нет… прощаться – это просто – У Харуюки перехватило дыхание, он не мог произнести больше ни слова и лишь замотал головой. Черноснежка оставила ему последние слова, как инструкцию: – Пожалуйста. Стань сильнее… и стань быстрее. Победи остальных королей вместо меня, поднимись до самого верха и увидь то, что я хотела увидеть. – Нет… нет!!! – выкрикнул – почти простонал – Харуюки. – Я не смогу!!! Это слишком… нельзя, чтобы ты одна ушла! Я защищу тебя… а если не смогу, я пойду с тобой!!! Пожалуйста, не уходи от меня… я, я ничего еще не сделал для тебя… совсем ничего… Харуюки произносил все это рыдающим голосом, когда – Губы Черноснежки беззвучно приблизились и легли на его губы. Соприкоснулись губами всего лишь виртуальные аватары, но ощущение было неописуемо теплым, мягким и нежным. После поцелуя, длившегося менее тысячной доли секунды в реальном мире, но показавшегося Харуюки бесконечным, их губы медленно разомкнулись, и Черноснежка прошептала: – Когда-нибудь… мы обязательно встретимся вновь. Она встала, и срывающиеся с глаз слезинки образовали в воздухе серебряную дорожку. Потом Черноснежка повернулась к приближающейся машине и решительно встала на ее пути; от ее спины веяло неукротимой силой воли. Харуюки был не в состоянии не то что двигаться – даже говорить. Она раскинула руки в стороны. Ее спина распрямилась, и – Полным достоинства голосом Черноснежка отдала команду. – Физикл фулл бёрст!!![16] Пфф!.. Аватар Черноснежки окутался ослепительно-белым сиянием и исчез. Что? Что произошло? Чуть не разрываясь от замешательства, беспокойства и какого-то безымянного чувства, перекрывающего все остальные, Харуюки крикнул во весь голос: – Семпай!!! Его глаза вновь заволокло слезами; он потерял равновесие и, шатаясь, отступил на несколько шагов. И тут он увидел нечто невероятное. Черноснежка… тело настоящей Черноснежки, по-прежнему синее, двигалось. Она должна была стоять за спиной реального Харуюки, который закрывал ее от приближающейся машины; но ее ноги двигались со скоростью процентов десять от реальной; отталкиваясь ногами от земли, Черноснежка шла вперед. Этого – просто не может быть!!! Программа «Brain Burst» разгоняет в тысячу раз посылаемый сердцем квантовый импульс и таким образом ускоряет сознание пользователя. Этот эффект не распространяется на тело. Так что, даже если человек «ускорился», он и взгляд не может подвинуть, что уж говорить обо всем теле. Вот почему в момент ускорения программа отделяет сознание пользователя от тела, отправляет его в Полное погружение и подсоединяет к псевдореальности, созданной Общественными камерами. И тем не менее прямо сейчас настоящая Черноснежка из плоти и крови двигалась настолько быстро, что ускоренный Харуюки ясно видел это. Ее тело цвета льда иногда как бы размывалось по краям, оно словно текло – видимо, потому что Черноснежка двигалась быстрее, чем успевали снимать Общественные камеры. Иными словами – в реальном мире она мчалась раз в сто быстрее, чем обычный человек! Вот, значит, какова она, последняя, величайшая способность Бёрст-линкеров. Ускорение не только сознания, но и всего тела – действительно запретная команда. Тело просто не может сделать такого, не пострадав. На лице мчащейся вперед Черноснежки, помимо упрямой решимости, было видно страдание – словно она собрала в кулак всю волю, чтобы терпеть. Скорее всего, она испытывала ошеломляющую боль. Все ее мышцы и суставы, которые она заставляла двигаться на невозможной скорости, сейчас вопили. Но Черноснежка не останавливалась. Шаг, второй, третий – и вот она уже совсем рядом, слева от реального Харуюки. Между бампером машины Араи и Харуюки оставалось не больше 80 сантиметров. Черноснежка подняла руки и мягко притянула тело Харуюки к себе, будто обнимая. Потом, вложив больше силы, она принялась толкать его вбок. В этот момент. Харуюки ощутил мощнейший удар, от которого содрогнулось все его тело и почернело в глазах. Черноснежка двигалась изящно, но в реальном мире это было эквивалентно силовому приему, проведенному на потрясающей скорости. От соударения сработал предохранитель нейролинкера, и Харуюки был автоматически выведен из Полного погружения. Тут же из центра к периферии его потемневшего поля зрения разошлись естественные цвета. Харуюки мгновенно вернулся из своего аватара в реальное тело – и тут же ударился спиной о тротуар, так что у него перебило дыхалку. Не дыша, Харуюки смотрел во все глаза. Прямо перед ним – Все еще протягивая обе руки вперед, Черноснежка улыбалась. В следующее мгновение белая машина, летевшая по тротуару, врезалась в ее хрупкое тело. Ноги Черноснежки поддело бампером, и она подлетела вверх, потом ударилась о ветровое стекло, и ее подбросило еще выше. Черные волосы прочертили в воздухе дугу. Поймав на лету свет закатного солнца, они вспыхнули оранжевым сиянием. Рядом с ней в воздухе белоснежно танцевал выдернувшийся кабель Прямого соединения. Глава 7 Что было дальше, Харуюки помнил обрывками – отдельными образами в трех цветах. Хрупкая фигурка, в неестественной позе лежащая на тротуарной плитке, – черная. Кровь, в пугающих количествах растекающаяся из-под тела, – красная. Закрытые глаза и потерявшие упругость щеки – белые. Галстук, которым Харуюки пытался остановить кровь, и его собственные руки тоже мгновенно стали красными. На место происшествия ворвалась полицейская машина с красной мигалкой, и хохочущего Араю впихнули на заднее сиденье. Сразу после этого приехала белая «скорая» с такой же красной мигалкой, из нее вышли люди в белом и положили Черноснежку на носилки. Харуюки упросил их взять его с собой, и машина понеслась на полной скорости – И сейчас Харуюки сидел в уголке белого коридора, не отводя глаз от светящейся красным лампы с надписью «Идет операция». До сих пор Харуюки был не в состоянии думать о том, что произошло. В его памяти раз за разом проигрывались события последних четырех дней – с того момента, как он познакомился с Черноснежкой. В тот раз – и в тот раз, и вон в тот – Харуюки мог сделать другой выбор. Если бы он тогда сделал другой выбор, всего вот этого можно было бы избежать. Почему он не пытался хоть чуть-чуть поверить в руку, протянутую ему навстречу Черноснежкой, в чувства, которые она выказывала? Если бы он послушно принял их, вместо того чтобы упрямо смотреть в землю, ссоры на дороге бы не было и они бы вовремя заметили приближающуюся машину. …Я за свою жизнь совершил уйму ошибок, но эта – ошибка номер один, и ее не исправить. Харуюки возвращался к каждой развилке в каждом фрагменте своей буксующей памяти и всякий раз пытался прочертить оттуда другое будущее; но даже «Brain Burst» неспособен изменить то, что уже случилось. Этим он занимался бог знает сколько времени, не отводя глаз от лампы. Лампа означала, что врачи все еще работают; но внезапно дверь скользнула в сторону, из операционной вышла медсестра в белом халате и направилась прямо к Харуюки. Тот лишь молча смотрел на нее. Она была молодая – возможно, только что из школы медсестер. Глаза под красивой прической смотрели напряженно. При взгляде на женщину у Харуюки невольно вырвалось: – Как… она? – Доктор и ассистенты делают все возможное, – голос медсестры звучал немного хрипло и сдавленно. – Но… слишком много повреждений внутренних органов. Мы ввели ремонтные микромашины, и ухудшение ее состояния замедлилось. И… вот, насчет ее семьи… мы хотели бы с ними связаться, но в ее нейролинкере не указан адрес для экстренной связи. – Э… Сев напротив Харуюки, не знающего, что сказать, медсестра подалась к нему и продолжила: – Я подумала, что ты можешь знать ее домашний номер. Ты… ее… ?.. В конце ее фразы была вопросительная нотка, но Харуюки ничего не ответил. Что я для нее? Пешка. Подручный. Эти слова я не хочу больше использовать. Но говорить о нас как о друзьях или как о семпае и кохае я тоже не хочу. Так и не решившись что-либо ответить, Харуюки услышал следующие слова медсестры, произнесенные после секундного колебания, и машинально поднял глаза. – …Ее парень, да? – Ээ… п-почему вы так решили? Сколько ни гляди на Черноснежку, чья красота чудесным образом не пострадала, и на внешность Харуюки – ну просто неоткуда сделать такой вывод. Харуюки машинально съежился, и тут медсестра протянула ему маленькую книжечку. Синяя искусственная кожа переплета, на ней металлическая эмблема – это была ученическая книжка средней школы Умесато. – Я нашла ее, когда искала номер телефона и другую личную информацию. Прости. Лишь чуть-чуть улыбнувшись напряженными губами, медсестра открыла ученическую книжку на последней странице. Слева был прозрачный кармашек, в нем школьное удостоверение с фотографией Черноснежки. А справа было знакомое круглое лицо. Взяв книжку трясущимися руками, Харуюки уставился на собственную фотографию, на собственное идиотское выражение лица. Ну да, точно – это скриншот поля зрения, который Черноснежка сделала в рекреации, когда впервые «призналась» ему. Капля влаги упала на фотографию. Харуюки и не заметил, что уже некоторое время по его щекам текут слезы. – Семпай… Черноснежка-семпай. Его голос задрожал. И тут же Харуюки разревелся, как ребенок. – Уу… аа… уааааааа!!! Прижав книжечку к груди и перегнувшись вперед, он плакал навзрыд. Слезы лились сплошным потоком, они стекали по щекам и падали на пол. Ощущая резкую боль в груди, словно кто-то выдалбливал его внутренности, Харуюки впервые понял свои истинные чувства. Операция шла без малого пять часов. Когда индикатор в углу поля зрения сменился с «вечера» на «ночь», Харуюки просто послал текстовый мэйл «Мой друг попал в аварию, вернусь очень поздно или вообще не вернусь сегодня» и вновь устроился на своей скамье. С родственниками Черноснежки, похоже, связались через школу, но, как ни странно, вместо них пришел лишь семейный адвокат – один. Человек средних лет со здоровенным нейролинкером, сам смахивающий на машину, он с деловым видом выполнил все формальные процедуры и минут через пятнадцать ушел, не удостоив Харуюки даже взглядом. Спустя долгое, долгое время красная надпись наконец погасла. На часах было около десяти вечера. Молодой доктор, вышедший из операционной с усталым видом, вроде как удивился немного, увидев, что Харуюки тут один, но все же вежливым тоном объяснил состояние пациентки. Кровотечение удалось остановить, но внутренние органы сильно повреждены; неудивительно, если она впадет в коматозное состояние. Многочисленные синтетические белковые микромашины трудятся над регенерацией и восстановлением тканей, но в конечном итоге все будет зависеть от сил самой пациентки. – …Если коротко – должен сказать, что ее состояние очень тяжелое. Все решат следующие двенадцать часов… пожалуйста, приготовься. Закончив эту фразу с серьезным выражением лица, врач вместе с асси