А знаете, черное небытие от удара головой в зеркало заднего вида на второй раз было таким же черным и неосознанным. И туман в голове. И липкая кровь, текущая по лицу...
Видимо, чернота, в которую мы опускаемся перед сном или когда нас вырубает от удара в голову, и есть та форма бытия, постоянная и бесконечная, которая ожидает нас после смерти. Ведь реально в этот момент нашего существа просто нет, будь это будущее или прошлое, не важно. И в ней же вообще не отследишь, сколько времени прошло после отключки. Даже если пять минут, тебе все равно кажется, что ты пребывал в черноте минимум лет сто.
Если в тебе есть жизненная сила в достаточном количестве, то твоя душа собирается заново из этой черноты. Мир постепенно восстанавливается, сначала какими-то звуками в темноте, потом ощущениями в теле, появляется картинка и уже в окончании мозг дает все данные из памяти. Включается твой шаблон личности, загружается история жизни, в моем случае две, и, наконец, ты вспоминаешь детали и текущие дела. "Что произошло? - выдал мой мозг как много лет назад.
Все было на местах: Волга 24 стояла искореженная, лобовое разбитое (я опять так и не узнаю, разбила ли его моя рука или что-то другое), свет, отражаясь от насыпи сильно слепил, Денис лежал и стонал, голова была липкая от крови. "Бля, я не могу двигаться!" - Выдавил Денис. Я знал, что в скором времени по этой дороге приедет машина, которая могла бы нас забрать, но по сценарию нам с Мишкой надо было идти за помощью.
Мишка тогда получил ушиб мозга, и честно сказать собеседник в тот момент был из него не очень. Он просто покорно шел рядом со мной и молчал. Но какая все-таки это была ночь! Все волшебство второй жизни состоит в том, что ты вместо волнения и переживаний начинаешь созерцать мир, любить мгновения жизни. Мы шли вдвоем по дороге в лесу между двумя поселками, два окровавленных юноши. А я шел и вдыхал майскую ночь под такими яркими звездами...
Знаете, когда я ходил в поход с неподготовленными людьми, одна особенность прям повторялась вновь и вновь. Они никогда не умели созерцать, им было тяжело в походе. Можно так сказать, созерцание приходило к ним после похода, уже дома, порой даже через месяц, два, полгода, а то и год. Трудности им мешали созерцать настоящий момент. У каждого разный этот отрезок, когда в прошлом забывается все плохое и остается лишь блажь от воспоминаний.
Той, казалось бы неудачной ночью, я жил созерцанием, как и в каждом моем походе, каким бы сложным он ни был, я жил созерцанием. Я живу созерцанием. Звёздное небо каждую секунду у нас над головой, справа от нас, слева от нас, спереди, сзади и даже под ногами. Мы его не видим, но оно всегда есть, просто мы заняты... Заняты настолько, что не видим эту бесконечно красивую вселенную с несчетным количеством огоньков в бессознательной черноте...
Вдруг деревья справа осветились автомобильными фарами, и из-за поворота показалась машина. Мы встали посередине дороги и когда оказались в поле света, махая окровавленными руками, то водитель сразу остановился. Он вышел из машины и спросил, что с нами случилось. Мы ему бегло объяснили, что попали в аварию и там умирает человек, ему срочно надо ехать и отвезти его в скорую.
- Так поехали со мной!? - Сказал он нам.
- Нет, не надо! - ответил я. - Главное его спасите! Мы найдем себе помощь!
- Да, поехали! Все поместятся!
- Нет, нет! Главное его спасите!
Мужчина очень удивился, но спорить не стал, нажал на газ и помчался на помощь. Когда пыль улеглась, я повернулся к Мишке и спросил:
- А почему мы с тобой не поехали?
Мишка пожал плечами. Он вообще плохо соображал. А я просто повторил этот вопрос, прошлый раз я реально удивился, почему мы с ним не поехали, а сейчас я его задал на всякий случай. Я реально знал, что с нами все будет хорошо. Эта ночь еще будет наполнена приключениями, а рассвет я вполне благополучно встречу на холодном цинковом столе с открытым окном, смотря как иголка зашивает мне порванное веко...
Одна тысяча четыреста восемьдесят пятый день
Я учусь врага любого побеждать,
И тоску, и боль превозмогая,
Чтобы ты могла спокойно ночью спать,
Милая, хорошая, родная.
Строевая песня.
Я стоял в трусах в коридоре военкомата. Почему-то у нас в армии было все устроено так, что призыв выпадал либо на осень, либо на весну, на холодные дни. И все комиссии до этого. То ли мне так выпадало, а те, кто позднее проходил, тем потеплее время доставалось. Я же всегда попадал в холод. Этот холодный коридор, в трусах, и отопление в военкомате всегда было не очень. Для меня он тогда и сейчас был порталом между мирами.