У меня было такое ощущение, что вечность вдруг шагнула в меня. Это пресловутое воспетое всеми эзотериками и различными тренерами «Здесь и сейчас» овладело мной. Нет, не цитатой, переписанной в блокнот, или репостнутой у себя в ленте в соцсети. Пробило. Пробило в грудь. Через темя в голову. Вся жизнь на ладони. Любой ее отрезок. Любая минута любого дня. Жуткое и всепоглощающее ощущение. Как от взгляда Клоуна судьбы.
Такое ощущение, что отсюда я мог переместиться куда угодно, куда угодно в любой момент своей жизни. Например, не тратить год рядом с человеком, которого не люблю. Не сжиматься от неизвестной боли при виде своей жены и от желания ее обнять, а перемотать время и оказать на балконе на десятом этаже, теплым летним вечером через год. Или замереть общей фотографией семьи в фотостудии уже после возвращения домой.
Нет! Это неправильно! Я не могу замереть вместе с ними. Ведь у каждого из нас, как ни крути своя жизнь, свои приоритеты, где он хочет замереть фотографией и остаться там навсегда. Я не имею права решать за них. Ведь дети тоже вырастут, и тоже захотят застыть в своей созданной семье, где они будут взрослыми, а мы с женой как бабушка и дедушка не в центре фотографии, а по сторонам.
Из этих полетов меня вывел будильник жены. Какой странный сон, длинною в человеческую жизнь. Такими темпами мне надо будет бронировать место в психушке. Позже днем мне позвонили и сказали, что меня утвердили и берут на работу мерчендайзера. Все сходилось. Будущее здесь. Как бы мне пережить этот год рядом с человеком, который 10 лет был моей женой, а сейчас даже не знает об этом? А я не могу к ней относится иначе. Мне тяжело.
Год как один день. Долгий, долгий день. Все мое существо сконцентрировалось на жене. Если за эти годы я потихоньку отвлекся от нее, то в этот год она была во мне каждую минуту. Не мог отвлечься нормально. Так тяжело было. У нее своя жизнь идет, но я то знаю, что уже не своя, а наша общая, а она еще об этом не знает. Даже если скажешь ей об этом, то посмотрит на тебя взглядом, который укажет на твою странность.
Сложно. Сложно. Сложно. Наружу начали всплывать все причины для чего мне вообще нужен этот человек. Чисто для секса? Нет. Только для рождения детей? Нет. Для ссор? Нет. Для поездок в магазин за покупками? Нет. Что такое любовь тогда? Я каждый день приходил к ней в офис и не мог ничего этого получить. Получить то, что получает муж. Я мог только приходить к ней, разговаривать и созерцать украдкой.
Вы знаете, что такое созерцать любимого человека? Это невероятно обалденное ощущение. Это когда ты не можешь быть потребителем человека, а просто любить его. Ты не его хозяин, у вас нет штампа в паспорте, но она хозяин твоих эмоций. Как-то по особенному делает тебя живым. Никто из людей так не может. Не может так глубоко залезть тебе в душу и помочь выяснить тебе, кто ты есть. Каждая черта ее лица, каждый изгиб тела, каждая эмоция и мимика. Все пробуждает в тебе вдохновение. Муза твоей жизни. И я понимаю это только сейчас, когда не могу ее потреблять.
Да. Год как один день, оказывается, не принес мне неудержимое желание ее иметь, он стал для меня неким другим, волшебным. При тех же равных условиях как в первом прошлом я научился быть по-настоящему счастливым даже не вернувшись домой... А какие меня ждут эмоции, когда я первый раз ее поцелую? Нет. Нужно уметь ждать...
Три тысячи четыреста восемьдесят девятый день
И пусть она пока еще спит.
Пусть ей снятся ветер и море.
И, пожалуйста, пусть она меня простит,
А я украду у нее горе.
Андрей Лысиков.
Я стоял ночью в субботу под окнами роддома. Ну что ж... и третья встреча состоялась. У моей жены где-то в этом здании скоро начнутся роды. Все сходилось: у нас должна родиться девочка, ее имя будет Катя, у нее неправильно сформировалась почка, день ее рождения совпадает. Остается увидеть ее ямочки на щеках и взять на руки.
Ночь. Она всегда была моей подругой. Всегда принимала меня в свои объятья темноты. Меня всегда влекла ее особенность скрывать правду мира. Его шероховатости, грязь, острые углы, серость. И особенно выделяла свет.
Я почти вернулся... Вернулся из своего странного путешествия. Я сижу ночью в маленьком скверике пятого роддома. Везде все закрыто, никуда не пускают, и не дают никакую информацию. Хотя она мне и не нужна, я все и так знаю, но набираю городской номер роддома и пытаюсь узнать что-нибудь о родах. Мне только и твердят, что роды сложные и еще не закончились. Я до конца играю роль, пытаясь повторить свое первое прошлое. То ли уже по привычке, то ли еще боясь, что что-то пойдет не так.