— А ты не хули, не хули товары заграничные! В хуле да злобе зависть твоя купается. Нет моё твердое, и оно не изменится!
— Хорошо, государь, пусть по — твоему сбудется, но в этом отказать ты не посмеешь. За то, что границу твою бережём западную, не многое прошу: хлеба да крупицы в количестве малом выдели, — Дракула грозно насупился. — Не дашь ты, к народу твоему в ноги паду!
После этих слов королю стало неуютно в своём троне. Изенкранц молчал, не зная, что присоветовать, народ-то и впрямь мог прогневаться.
— Хорошо, будь по — твоему! — король изобразил на лице улыбку. — Волей государевой покупать твои мечи да копия не стану, неча казну разорять, а так торгуй, с кем сторгуешься, но каменьев что бы твоих и духу не было. У меня с партнёрами западными счета не оплачены. Да и хлеба не дам, купишь, коль заработаешь.
— Ну, спасибо, государь, порадовал! Видит бог, с чистой душой к тебе ехал! В одной упряжи мы, вместе, что те прутики. Только пока до тебя дойдёт-доедет, уже и поздно будет назад поворачивать! — с этими словами Дракула развернулся, гордо выпрямился и, стуча тяжёлыми коваными сапогами, покинул тронную залу.
— Это что он имел в виду? — поинтересовался король у своего "верного" советника.
— Заговаривается он, Ваше Величество, как мечом по шлему заехали, так разум и померкнул.
— А — а — а… — задумчиво протянул король, возвращаясь к так некстати прерванному пасьянсу.
— Седлай коней! — в сердцах пнув ногой дубовые ворота, Дракула не вошёл, а влетел в гостиничный двор. — Уезжаем!
— Куда ж, отец родной? А подводы, а припасы? — бородатый вой-старшой над дюжиной воинов растерянно огляделся по сторонам.
— Не будет ни подвод, ни припасов, ничего не будет.
— Как это не будет? А как же… — поняв, что расспросы бесполезны, старшой оборвал себя на полуслове. — Эй вы, олухи, что рты поразинули? Не слыхали что ль, что сказал князь-батюшка? Живо коней седлайте, а то ужо я вам! — второй раз повторять распоряжение ему не пришлось. Закованные в броню воины вывели из стойла ещё жующих свой овес животных и принялись быстро оседлывать. Вскорости маленький отряд, одетый в чёрные брони, был готов к выезду.
— По коням! — прозвучала зычная команда. Повинуясь голосу командира, всадники одновременно и легко (словно и не было на них тяжёлой брони) влетели в сёдла и, дав в шпоры, поскакали в сторону поспешно распахнувшихся перед ними ворот.
— Что ж теперь делать-то будем, князь-батюшка? — осмелился задать вопрос подъехавший к скакавшему впереди Дракуле старшой.
— Сражаться будем, до самой смерти сражаться. Не впервой нам с ворогом в одиночестве биться! — "Не впервой-то оно не впервой, а после битвы крайней нет прежней мощи в гнезде родовом. И стены порушены и народ поизведён. Это когда ж оно всё восстановится, когда ж дети подрастут и стены поднимутся? До того времени ещё дожить-продержаться надо!" — с тоской подумал граф, но вслух говорить этого не решился. — Бог даст, выстоим, и крепость отстроим, и детей вырастим.
— Только на бога и уповать остаётся! — проворчал себе под нос седой воин, едущий чуть поодаль и невольно прислушивавшийся к разговору старших начальников.
Месяц спустя Рутения расторгла своё мирное соглашение с княжеством графа Дракулы, урожденного князя Улук-Ка-шен. Ещё через месяц войско росское к княжеству приблизилось, и у границ лагерем, повинуясь указам королевским, стало. А на исходе третьего к крепости княжеской огромное западное войско припылило, но на приступ сразу не пошло, а парламентёров для переговоров выслало.
— Князь-батюшка, что нам разговоры с супостатами разговаривать? — обратился к Дракуле самый старый из воинов. — Начиним их стрелами калёными. Будут знать, как к нам соваться!
— Я бы рад сделать по — твоему, да не могу поступиться честью воинской. Не к лицу воину безоружных бить! Вот когда на приступ пойдут, тогда пусть свистят стрелы калёные и мечи звенят булатные, а сейчас мы их выслушаем и ответ дадим.
Пока они таким образом разговаривали, вражеские парламентёры приблизились. Было их трое. Восседали они на чёрных рослых конях, из доспехов лишь кольчушки лёгкие, головы без шлемов, волосы коротко острижены, в руках хлысты длинные. Они подъехали и под стеной, где стоял граф, остановились.
— Предводителя видеть хотим вашего! — крикнул располагавшийся посередине.
— А не много ли чести будет? — спросил Дракула, который в воронёных доспехах и без шелома, перьями украшенного, ничем от воинов своих не отличался.
— Ему слово повелителя нашего обращено и с ним разговаривать велено.
— Так что ж он сам-то не явился? — спросил кто-то из стоявших рядом с графом воинов. — Наших стрел испугался?!
Парламентёры от таких слов скривились, но промолчали, вроде бы и не заметили прозвучавшей в них насмешки.
— Если нет среди вас Дракулы, то передайте ему: знаем мы, что меч, миру явленный под именем Перста Судьбоносного, пребывает сейчас в крепости. Вот графу слово наше великое: коли добровольно его отдадите, не тронем вас, мимо пройдём. Пусть стоит ваша крепостёнка от дня сегодняшнего до века скончания, а там видно будет.
— Значит, коли меч вашим станет, так вы нас не тронете? — граф насупился и пристально посмотрел на стоявшего перед ним парламентёра.
— Так, значит, ты Дракулой будешь? — спрашивая, парламентёр уже не сомневался, что заговоривший с ним и есть Дракула. — Обещаем тебе, что не тронем, в том клянёмся мечами и землями нашими.
— Клятва — это хорошо, только не было ещё клятвы, которую бы вы не нарушили. Да и поверил бы я вам, всё одно ни к чему это было б. Нет у меня меча. Не я ему хозяин, и не мне отдавать его врагам земли росской. А и был бы он мой, всё одно не отдал бы. А теперь уходите, пока целы, а то у моих воинов уже руки чешутся.
— Зря ты так, граф, зря! Пожалеешь ещё, когда кровью своей умоешься! — пригрозил один из парламентёров, поворачивая коня и поспешно отъезжая от стен столь негостеприимной крепости. — Нет сегодня в мире силы, способной нам противиться! Твоя крепость падёт, меч будет наш, и Рутения задрожит от топота наших коней!
А граф ничего не ответил. Он молча повернулся к своим воинам и, надев шлем, опустил забрало…
…Вскоре земля и впрямь содрогнулась от копыт наступающего войска, и закипела битва и полилась кровь…
Благословенный халиф, эмиред Рахмед, правитель оркского халифата, верховный вождь высших орков, развалившись на шелковых перинах огромной, захваченной в походах кровати, спал. Внезапно ему послышался странный шипящий звук, будто из туго надутого курдюка спустили воздух. Он открыл глаза и увидел стоявшую напротив кровати огромную фигуру старого воина, увешанного изржавленным оружием и облечённого в истлевшие погребальные одежды. В руках воина был большой меч, с острия которого на пол капала исходящая паром кровь. "Это всего лишь сон", — подумал Рахмед и закрыл глаза, но видение не исчезало. Казалось, оно стало ещё чётче, будто в спальне кто-то зажёг вечерние факелы. Меж тем фигура, загремев доспехами, приблизилась, и призрачная левая рука простёрлась в сторону притихшего в страхе Рахмеда.
— Что же ты, праправнук мой, правнуком моим выращенный, заповеди мои забыл древние? Во дворце сидишь, словно пёс, ко двору прикованный? Я ли за тебя в поход да разор деревень росских ходить буду? Я ли стану славу, богатства да земли оркские приращивать? Кровь на мече моём почти уж высохла. Где же видно, чтобы орки работали да в полях, словно рабы, трудились? Нынче должен ты в поход идти да пощипать врагу нашему извечному волосья да испить его крови сладостной!
— Как же я в разбой пойду, если своей рукой собственной договор вечный о дружбе нерушимой подписывал, печатями оркскими скреплял? — оцепенев от пристального взгляда пращура, молвил правитель халифата.
— Это когда ж договор с врагами для орка обязателен был? — с ехидной улыбкой спросил пращур. — Мы всегда их вершили и рушили по своему усмотрению. Ибо нет ничего неизменного и нет ничего в вечности верного. Даже конь любимый понесёт другого седока, стоит лишь тебе от меча пасть!
— Так как же понимать твоё веление? — спросил вздрогнувший от звука своего голоса Рахмед.