Неугомонные остряки и балагуры, словно набрав воды в рот, молчали, глядя уныло на почерневшее от дыма небо.
Никто уже не спрашивал, что стряслось, всем было понятно, что невыразимая беда обрушилась на родную землю, что наступило ужасное испытание, и кто знает, чем все это обернется.
Все перемешалось — рыдания, проклятья, грохот вражеских самолетов, неистовый визг карет «скорой помощи», мчавшихся в ту сторону, где пылало небо от пожарищ, душераздирающий вой пожарных машин и несмолкаемый рев паровозов…
А небо с каждой минутой все больше мрачнело от черного дыма и копоти, все выше взметались огненные факелы пожаров.
В эти минуты люди как бы преобразились. Их сблизило общее горе, обрушившееся на страну. Все понимали, что настал грозный час, который перевернет всю нашу жизнь вверх дном, и каждый должен сделать выбор.
Мужчины, ни о чем не договариваясь, молча пошли домой, наскоро оделись и направились в писательский клуб, откуда лишь несколько часов тому вернулись. Надо было быстро определиться, занять свое место в строю защитников державы, каждый знал, что должен выполнить свой человеческий долг — пойти на фронт.
Несмотря на ранний час, в клубе уже собралось немало людей. С разных концов города сюда примчались возбужденные, взволнованные писатели, потрясенные случившимся, они негромко здоровались, напряженно всматриваясь в лица коллег, словно спрашивая друг друга, как быть? Как жить дальше?
Кто-то уже принес страшную весть о том, что немцы напали не только на наш город. В этот ранний час вдоль всей границы фашисты бомбят города, села, железнодорожные узлы, мосты и аэродромы. Идут кровопролитные, ожесточенные бои с немецкими танками и пехотой. Пролилась первая кровь…
В нашем клубе уже яблоку негде было упасть. Начался стихийный митинг. Люди выходили на сцену. С невыразимой тревогой за судьбу Родины, народа клеймили позором фашистских громил, призывали немедленно включиться в борьбу, объявляли себя мобилизованными, требовали выдать им оружие и отправить на фронт. Многие тут же написали рапорты в военкомат.
Некоторые из писателей прошли недавно курсы военной подготовки и получили воинские звания. Для нас, тогда молодых, вопрос был ясен — мы уходим воевать. Товарищи постарше, пожилые, отправятся на окраины города рыть противотанковые рвы, траншеи, окопы на тот случай, если вражеским танкам удастся прорваться сюда, хотя никто себе не представлял, что такое может случиться. Ведь каждый знал, что если враг нападет, он тут же будет разгромлен и воевать коль придется, то только на чужой территории…
Еще мы узнали, что старым писателям и нашим семьям, дабы их не подвергать опасности, предстояла временная эвакуация в глубокий тыл.
На следующий день большая группа молодых писателей разных национальностей — украинцы, русские, евреи, поляки, болгары — уже были одеты в солдатские мундиры, вооружены винтовками и пистолетами. Нетерпеливо ожидали приказа: влиться в армейские ряды, отправиться на фронт.
Надеялись люди на какое-то чудо, но тщетно. С нарастающей силой приближался ураган к городу. Шли бои на земле, в воздухе. Сунула страшная фашистская лавина по городам и селам, и с каждым часом сведения о наших потерях доносились все ужаснее. Никто не знал, не ведал, где фронт, где тыл. Толпы беженцев из окружающих городов и сел втягивались в столицу, надеясь тут обрести покой.
Сердце обливалось кровью, слушая сводки с фронта. Наши оставляли город за городом, и непонятно было, когда остановят фашистскую лавину.
Это были самые тяжкие дни в нашей жизни. Ни на йоту не оправдались предсказания и заверения военных чинов, что враг вот-вот будет остановлен и отброшен за пределы наших границ. Перенесем, мол, войну на вражескую территорию. Оказалось, нечем было вооружить солдат и добровольцев, которые рвались на фронт, чтобы отомстить коварному агрессору.
По железной дороге, по Днепру отправлялись эшелоны и пароходы с эвакуированными, с заводским оборудованием. Ужасна разлука с родными и близкими, сцены прощаний. Жутко глядеть на тучи вражеских бомбовозов с черными крестами на фюзеляжах, которые беспрепятственно шли на восток, неся нашим городам, людям свой смертоносный груз…
Мы успели отправить последними эшелонами наши семьи в глубокий тыл. Туда же отбыли наши друзья — пожилые и старые писатели. Грозным рассветом наша большая группа писателей-добровольцев отправилась на Южный фронт.
Вместе с нашими собратьями — украинцами, русскими — ушла воевать большая группа еврейских писателей. Среди них были люди моего поколения: Талалаевский, Гарцман, Забара, Альтман, Бородянский, Гольденберг, Лопатин, Редько, Коробейник, Гершензон, Шехтман, Шапиро, Дубилет, Чечельницкий, Тузман, Хирман; одесситы — Лурье, Губерман, Гельмонд, Друкер… С первых часов войны где-то под Перемышлем командовал пехотным взводом, отбивая вражеские атаки, талантливый поэт Григорий Диамант. Чуть позже ушли на фронт и наши пожилые крупные поэты — Эзра Фининберг, Хащевацкий, Меламуд, Аронский… Да разве всех перечислишь! Они были преданы своей Родине, и, когда нагрянула смертельная опасность, никто не задумался, ушел защищать ее.