И я с трудом сдерживал себя, понимая, что он может в любую минуту прервать свидание, которое ждал целый год.
Жена хотела что-то мне сказать, но слезы душили ее, не давая произнести живого слова.
— Сашку, сыночка, сюда не пустили… — наконец заговорила она. — Он там остался, за воротами… Так рвался к тебе! Просил: дяди, хоть разок глянуть на папочку. Мой папа всю войну на фронте был, а вы… Боже, как мне жаль было ребенка! А они не пустили его сюда… Но ты, милый, не волнуйся… Ты только крепись, береги себя. Этот кошмар, надеемся, скоро кончится, и ты вернешься домой… Маму очень жалко. Все плачет. Но она молодцом… Написала товарищу Сталину. Скоро ответ будет. Она верит. Мы все верим…
— Гражданка, не положено! — снова вмешался тюремщик. — Неча трепать вождя…
— Да я ведь ничего плохого про Сталина не сказала…
— Все равно не положено! Поскольку ваш муж политический.
Она запнулась. Со страхом взглянула на озлобленного стражника. Сделала шаг к железной сетке, но остановилась, зная, что тот опять обрушится на нее.
Она говорила быстро. Голос ее дрожал. Видно, сколько хотелось мне сказать, но чувствовала, что положенные десять минут на исходе и надо спешить.
— Умоляю, не беспокойся о нас. Мы все выдержим, переживем, только ты был бы жив и здоров… Получили привет от тебя… Вернее, два привета… Какие хорошие люди есть на свете! Слава Богу за это… Все знают, что ты не запятнал свое доброе имя… Все надеются, что кончится хорошо. Справедливость восторжествует… Крепись, милый…
«Получили от тебя привет… Два привета…» — врезались в памяти ее слова. И это меня очень порадовало. Значит, мой фронтовой товарищ сдержал слово. И тот молодой солдат оказался чудесным парнем. И от этой мысли легче стало на душе. Не подвели. И я воспрянул духом.
— Не беспокойтесь обо мне… Напишу, когда будет возможность. Малейшая возможность… Не беспокойтесь… Все выдержу. Ведь я солдат. Нет за мной никакой вины… Все скоро кончится. Уверен. Скоро вернусь к вам. Обними, поцелуй маму, сыночка. Пусть не горюет, хорошо учится. Скажи ему, что отец… — Я запнулся, в горле что-то застряло, и слезы начали меня душить. Я на несколько секунд как бы онемел, не в силах говорить. А тут тюремщик узрел в моих словах что-то недозволенное, то ли намек и крикнул:
— Короче, не положено… Кончай свидание…
— Не мешайте! Будьте человеком! — возмутилась жена и снова заплакала. — За целый год я добилась с таким трудом свидание на десять минут, а вы и слова не даете сказать! Бога побойтесь. Совесть надо иметь… — Она с отвращением отвернулась от тюремщика и повернулась ко мне: — Милый, родной наш, крепись, не падай духом… Этот кошмар скоро кончится. Сердце мне подсказывает. Верю, что есть еще правда на свете. О нас не беспокойся. Много пережили и это переживем. Мы всегда с тобой…
«О нас не беспокойся…» — словно бичом ударили меня ее слова. Как же не беспокоиться? Она меня не хотела расстроить и не обмолвилась и словом о том, как над ней и моей семьей поиздевались и издеваются до сих пор. Не сказала, во что превратили наш дом во время обыска. А ее выгнали с работы как жену «врага народа». Оставили без куска хлеба. Без средств к существованию. Спасибо, друзья, родственники немного помогают ей. Не говорила, что опечатали мой кабинет, а семью втиснули в маленькую, крошечную комнатушку, из которой тоже грозятся выгнать. За ней следят, подслушивают телефонные разговоры. Не может найти работу. Куда ни придет, разводят руками: нет работы для жен репрессированных… Не вышлют ли из города?
Я искал для жены слова утешения и не мог найти. Надзиратель смотрел на нас зверем, ждал, чтобы я произнес хоть еще одно «недозволенное» слово, и он прервет это свидание и выгонит меня из этого мрачного закоулка, не даст добыть тут последние несколько минут.
Я услышал последние слова жены:
— Держись, родной наш. Четыре года войны выдержал, вернулся к нам, надеемся, что и теперь так будет… Этот ужас пройдет. Будем за тебя молиться Богу…
— Кончай болтовню! Время прошло! Наболтались и хватит! — зарычал тюремщик.
Он грубо схватил меня за рукав и толкнул к выходу. В эту минуту ворвался другой тюремщик и стал выталкивать жену. Я с огромным трудом сдержался, чтобы не обругать моего мучителя. Я успел лишь помахать жене рукой и что-то крикнуть.
Трудно сказать, кто из нас в эту минуту был несчастнее — она, которая уходила вся в слезах, или я, что с трудом все время сдерживал себя, чтобы не заплакать. Скорее всего, оба были несчастны.