— Хороший, говоришь, человек? Такой же, как ты… Ничего, не сдохнет. А сдохнет, похороним с музыкой…
— Может ведь замерзнуть… Разрешили бы, понесли бы его на руках… Жалко человека… Профессор из Казани…
— Разговорчики! Молчать! Видали мы таких профессоров! Их тыщи, чего же церемониться с ними… Других сюда пришлют. Шахты не остановим.
В колонне зеки зашумели, стали просить начальника пожалеть человека. В самом деле, пусть разрешит нести профессора до зоны. Он стал нам угрожать, мол, не нашего ума дело. Если не замолчим, нас накажут. Он тут начальник и сам знает, что делает…
И приказал двигаться быстрее, не отставать.
— Нашли кого просить. Не видишь, зверь! Кого просишь? — кто-то из зеков кинул.
Все замолкли. Напрягая последние силы, потащились дальше. Что поделаешь — бесправные все.
Колонна спустилась в бесконечную снежную долину. Над снегами торчали мелкие кустарники. Впереди показалась извилистая речка, закованная во льдах. За ней, на крутом косогоре, раскинулись приземистые бараки, занесенные снегом. Бесконечные ряды колючей проволоки, а над ними — сторожевые вышки с автоматчиками. Целый городок. Он потянулся далеко-далеко до самого горизонта.
Кажется, достигли своей цели. Добрались до нашего лагеря. Вот в тех бараках, окутанных снегами, отныне придется коротать дни и ночи. Отсюда не выбраться. Неужели придется страдать десять, пятнадцать, двадцать пять лет — всю оставшуюся жизнь? Так далеко от родного края, от дома, от родных и близких!
Было еще рано. Видно, узники еще спят после каторжного труда. Не спят на вышках солдаты-охранники, закутанные в огромные тулупы.
Колонна поползла на гору, к караульному помещению, к широким воротам. Тут и там мерцали огни фонарей. Мы устремились к воротам. Надеялись, вот-вот они раскроются и проглотят нас, мы окажемся под крышей, отогреемся, придем немного в себя. Но ворота были мертвы.
После многочасового похода по тундре этот арестантский город, сотканный из колючей проволоки и сторожевых вышек, щедро освещенный электрическим светом, показался нам подлинным раем. Наконец-то добрели. Теперь добраться бы до какого-нибудь барака, укрыться от мороза, ветра, прижаться к печурке, достать сухарь или мисочку бурды…
Однако никто не спешил выйти к нам, пропустить в этот «рай». Все было глухо, как в могиле.
Мы сбились в кучу, как табун лошадей перед бурей. Ветер пронизывал насквозь. Приплясывая на месте, чтобы как-нибудь согреться, изголодавшиеся, околевшие на жутком морозе, мы ждали, проклиная начальство и все на свете, но никому до нас не было дела.
Время шло. Уже больше часа торчим мы на морозе, занесенные снегом, а ворота все не открываются.
Но как-никак мы уже были у цели, а как там с нашим профессором, который остался в тундре? Мысль о несчастном и его судьбе нам не давала покоя. Должно быть, конвоиру надоело там мерзнуть с больным зеком и он пристрелил его, зарыл в снежный сугроб и покинул его… Боль от этой мысли усилилась. Такого человека потерять в пути!
Наконец из караульного помещения вышел огромный, краснолицый детина в длинном черном тулупе и больших валенках, в меховой шапке-ушанке, с длинными рыжеватыми усами, окинул нас равнодушным, скучающим взглядом, снял неторопливо большие рукавицы, достал из кармана кисет с табаком, скрутил «козью ножку», закурил, глубоко затянулся терпким дымом и проговорил густым басом:
— Пополнение, значится, пришло… Так… А куда же мы вас денем? Забито все, как в бочке селедка. И откуда вы взялись на нашу голову? — Помолчав, он снова затянулся дымом, продолжал: — Придется вам строить для себя новые бараки, потом вас разместим… — Он пристально стал присматриваться к новым зекам и после долгой паузы, изрек: — Глянь, тут целый интернационал… Со всех краев, значится? И много, мужики, вам всыпали?
Все молчали и кто-то из задних отозвался:
— Вы бы, начальник, скорее пропустили. Не видите, перемерзли, как собаки…
— Ничаго, привыкайте, — рассмеялся он, — тут у нас воздух свежий. Как на курорте… Вот ты, рыжий, кто? Из Латвии, что ли?
Тот неохотно мотнул головой:
— Из Латвии.
— Сколько дали? По какой статье?
— Там, в бумаге, все написано, — махнул тот рукой, — вы бы нас в зону пустили. Мы погибаем…
— Ишь ты, какой шустрый. Ничего, не погибнешь. Живучи вы, антисоветчики!.. — Он ткнул пальцем на молодого усатого армянина: — А тебе, кучерявый, сколько дали?
Тот отвернулся, делая вид, что не слышит.
— Ты что, сукин сын, порядка не знаешь? — возмутился начальник. — Когда я спрашиваю, надо сразу отвечать. Понял?