Когда экипаж, последний раз качнувшись, остановился, я с облегчением вздохнул. Лошадь беспокойно забила копытами по мокрой мостовой. Ее уздечка зазвенела. Все эти звуки отдавались странным эхом от зданий на улице. Затем дверь экипажа распахнулась и кучер в цилиндре заглянул к нам.
— Приехали, сэр, — сказал он, обращаясь к Грею. — Эштон Плейс, номер 9.
— Эштон… — протянул я и замолчал, увидев насмешливый блеск в глазах Грея.
Вот почему он устроил столько шумихи вокруг моего нового дома! Хотя я не так хорошо был знаком с Лондоном, однако понимал, что имеется в виду под этим названием. Конечно, это место нельзя было считать самым респектабельным в столице, поскольку есть и более шикарные, чем Эштон Плейс. Букингемский дворец, например…
Когда я вышел из экипажа и остановился, чтобы окинуть взглядом мой новый дом, на меня повеяло ледяным, влажным дыханием.
Мне не удалось много увидеть: туман окутал дом и прилежащий участок подобно упавшему с неба облаку, и казалось, что все вокруг погрузилось в волокнистый серый кисель, скрадывающий контуры здания. Тем не менее даже то, что я разглядел, было достаточно впечатляющим.
Дом поражал своей респектабельностью. Он выступал из-под белесой пелены как серо-черный колосс высотою в три с половиной этажа и шириною в сто шагов. В первый момент я даже испугался: мне показалось, будто огромное здание протянуло ко мне руки из застывшего тумана и наклонилось надо мной, как гора…
Видение разлетелось так же быстро, как и появилось. Неожиданно туман стал снова туманом, а дом — домом, и только. Осталось лишь притуплённое чувство подавленности. Мои мысли, подчиняясь логике, подсказывали мне, что любой дом при плохом освещении и густом тумане будет выглядеть точно так же. Но я пережил слишком много, чтобы полагаться на одну только логику.
— Ну что, Роберт, тебе нравится? — раздражительно веселый голос Грея окончательно развеял чары и вернул меня в реальность.
Я вновь почувствовал пронизывающий холод и неприятную сырость, от которых начал мерзнуть. Улыбнувшись, я пожал плечами и заметил:
— Ну этот дом на размер больше, чем нужно. А может, и на два.
Грей засмеялся.
— Вполне вероятно. Однако он, я уверен, понравится тебе. А сейчас пойдем. Думаю, нас давно с нетерпением ждут. — Зябко поежившись, он добавил: — К тому же я замерз: все-таки возраст сказывается.
Он плотнее запахнул пальто и широким шагом быстро прошел через решетчатые ворота, за которыми начинался разбитый перед домом сад. Немного помедлив, я последовал за ним.
Из-за тумана деревья в саду приобрели причудливые формы, и все вокруг казалось каким-то ненастоящим и чуть-чуть искаженным. Маленькие серые облачка стелились низко над землей, так что не было видно даже усыпанной гравием дорожки, и я слышал лишь невнятный шорох под ногами. А еще мне было очень холодно, сильнее, чем это можно было объяснить промозглостью весеннего вечера.
Замедлив шаг, я отстал от своего спутника. Грей остановился и нетерпеливо обернулся ко мне.
— Что случилось? — спросил он.
Я молчал, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы объяснить странное чувство, которое вызывали во мне и дом, и этот густой туман, но лишь пожал плечами и ответил:
— Ничего особенного. Пойдемте.
Грей пристально посмотрел на меня, не сказал больше ни слова, отвернулся и протянул руку к дверному молоточку.
И тут раздался угрожающий звон. Это не мог быть звук от удара медного льва на дверном молоточке, стучавшем о дубовую дверь. Этот мощный звон напоминал набатный бой церковного колокола, невероятно глубокий и громкий.
Грей содрогнулся, отскочил на полшага от двери и уставился на меня. Губы врача шевелились, но я не мог расслышать его слов из-за второго, еще более громкого удара гонга.
Четвертый, пятый и, наконец, шестой раз раздался этот оглушающий звон. Я выронил трость и саквояж на землю, закрыв ладонями виски и уши. Казалось, что этот звук исходил не из какого-то определенного места, а шел отовсюду сразу, и от этого вибрировала каждая отдельная молекула воздуха, стараясь сохранять ритм глухих колебаний.
Затем с такой же внезапностью, которая была еще более пугающей, чем сам звон, вновь воцарилась тишина, однако Грей и я еще несколько секунд неподвижно стояли, зажав уши руками и все время ожидая, что этот ужасный звук вот-вот повторится.
Наконец я медленно опустил руки, наклонился за тростью и саквояжем и снова посмотрел на дом. Дверь была открыта, и на входе стоял пожилой человек в полосатой ливрее дворецкого, который испуганно смотрел на нас. Я выпрямился, подошел к нему и протянул руку.