Но наконец она сказала:
— Господа, вы устали и должны идти в свои помещения, которые спешно для вас приготовлены. Завтра мы разместим вас лучше.
Арагорн ответил:
— Нет, леди, не беспокойтесь из-за нас. Если мы сможем переночевать и позавтракать утром, этого вполне достаточно. Потому что у меня срочное дело, и в первом свете утра мы выедем.
Она улыбнулась ему и сказала:
— Вы совершили добрый поступок, несколько свернув со своего пути, чтобы принести новости Эовин и поговорить с нею в ее изгнании.
— Ни один человек не счел бы такую поездку напрасной, — сказал Арагорн. — И однако, леди, я не приехал бы сюда, если бы моя дорога не вела через Дунхарроу.
Она ответила с видом человека, которому не нравятся его слова:
— Тогда вы ошиблись: из Дунхарроу ни одна дорога не ведет на восток или юг; вам придется повернуть назад.
— Нет, леди, — сказал он. — Я не ошибся; я бывал в этих землях до того, как родились вы, чтобы украсить их. Из этой долины ведет одна дорога, и по ней я и пойду. Завтра я двинусь по тропам смерти.
Она пораженно смотрела на него, лицо ее побледнело, и она долго сидела молча.
— Но, Арагорн, — сказала она наконец, — неужели ваша задача — искать смерть? Больше ничего не найдете вы на этой дороге. По ней не позволено идти живым.
— На этот раз мне могут позволить пройти, — возразил Арагорн, — по крайней мере, я попытаюсь. Никакая другая дорога мне не подходит.
— Но это безумие, — сказала она. — С вами славные и доблестные люди, они нужны на войне, а вы уведете их в тень. Прошу вас остаться и ехать с моим братом; тогда наши сердца возрадуются, а надежда будет сильней.
— Это не безумие, леди, — ответил он, — я иду предназначенной мне дорогой. А те, кто идут со мной, делают это добровольно: если они хотят остаться и ехать с рохиррим, они могут это сделать. Но я пойду тропами смерти, и даже один, если понадобится.
Больше они ни о чем не говорили и ели в молчании, но глаза Эовин не отрывались от Арагорна, и все видели, как она мучается. Наконец они встали, поблагодарили леди за заботу и отправились отдыхать.
Когда Арагорн подошел к палатке, установленной для него с Леголасом и Гимли и его товарищи вошли туда, сзади его окликнула леди Эовин. Он обернулся и увидел ее в мерцании ночи, потому что она одета была в белое; глаза ее горели огнем.
— Арагорн, — сказала она, — зачем вы идете этой смертоносной дорогой?
— Потому что я должен, — ответил он. — Только так надеюсь я сыграть свою роль в войне с Сауроном. Я не выбирал, если бы я шел, куда хочу я бы сейчас бродил далеко на севере, в прекрасной долине Раздола.
Некоторое время она молчала, как бы обдумывая его слова. Потом взяла его за руку.
— Вы мужественный и решительный человек, — сказала она, — такие люди заслуживают славы. — Она помолчала. — Если вы должны идти, позвольте мне следовать за вами. Я устала скрываться в горах и хочу смотреть в лицо опасности и битве.
— Ваш долг быть с вашими людьми, — возразил он.
— Слишком часто слышала я о долге! — воскликнула она. — Но разве я не из дома Эорла, разве я не умею носить меч? Я долго ждала. Разве я не могу теперь вести такую жизнь, какую хочу?
— Мало кто делает это с честью, — ответил он. — Что касается вас, леди, разве вы не приняли на себя управление людьми до возвращения повелителя? Если бы не вы были избраны, на это место был бы назначен какой-нибудь маршал или капитан, и он не мог бы отказаться и уехать, устал он или нет.
— Я всегда должна быть выбрана? — с горечью спросила она. — Должна я всегда и оставаться, когда всадники уезжают, чтобы беречь их дома, пока они завоевывают славу, и чтобы, вернувшись, они нашли еду и постель?
— Может наступить такое время, — сказал он, — когда никто не вернется. Тогда не нужна будет слава, потому что некому будет помнить о делах, которые были совершены при последней защите наших домов. Но деяния не станут менее славными от того, что они не прославлены.
И она ответила:
— Все, что вы говорите, звучит так: ты женщина, и твоя участь — оставаться дома. Когда мужчины умирают в битве с честью, ты можешь сгореть в доме, потому что мужчины не нуждаются в тебе больше. Но я из дома Эорла, я не служанка. Я умею ездить верхом, я владею мечом, я не боюсь ни боли, ни смерти.
— Чего же вы боитесь, леди? — спросил он.
— Клетки, — ответила она. — Сидеть за ее прутьями, пока не привыкнешь и не состаришься, когда великие деяния уже не смогут быть сделаны.
— И вы советуете мне отказаться от дороги, потому что она опасна.
— Так может один воин советовать другому, — сказала она. — Но я не прошу вас бежать от опасностей, а ехать на битву, где ваш меч заслужит и славу и победу. Я не хочу видеть, как бесполезно пропадает высокая доблесть.
— Я тоже, — согласился он. — Поэтому я и не говорю вам: леди, оставайтесь! У вас нет дела на юге.
— Нет его и у тех, кто войдет с тобой… Они идут потому что не хотят расставаться с тобой — потому что они любят тебя.
Она повернулась и исчезла в ночи.
Когда стало светать, но солнце еще поднялось из-за хребтов на востоке, Арагорн был готов к отъезду. Все его товарищи уже сидели в седлах, и Арагорн хотел подняться в седло, когда леди Эовин пришла прощаться с ними. Она была одета, как всадник и вооружена мечом. В руке у нее была чаша; поднеся ее к губам, она отпила от нее немного и пожелала им хорошей скорости; затем она передала чашу Арагорну, он отпил из нее и сказал:
— Прощайте, леди Рохана! Я пью за счастье вашего дома и за ваше счастье и счастье вашего народа. Передайте вашему брату — за тенью мы встретимся снова…
Гимли и Леголасу, стоящим поблизости, показалось, что она всхлипнула. Но она сказала:
— Арагорн, ты пойдешь?
— Да, — ответил он.
— Ты не позволишь мне ехать с тобой, как я просила?
— Нет, леди. Я не могу это сделать без разрешения короля и вашего брата, а они не вернутся до завтра. У меня же на счету каждый час, даже каждая минута. Прощайте!
Она упала на колени, говоря:
— Прошу тебя!
— Нет, леди, — сказал он и, взяв ее за руку, поднял. Поцеловав ее руку, он прыгнул в седло и поехал, не оглядываясь; и лишь те, кто хорошо знал его и ехали поблизости, видели, какую боль он испытывает.