Через месяц его загрызла свора собак в Новоульяновке.
МЕСТО СИЛЫ
— Вася, а кто здесь жил?
— О-о, кто жил, кто жил… Правильные люди жили. Видел, на цитадели орнамент? Типа солнца, такой круг закрученный?
— Ну.
— Арийский символ. Знаешь, Антарктиду ищут? А был еще континент Арктида. Тоже под воду ушел. Вот на нем арийцы и жили. А когда узнали, что все — торба! — сошли на берег и от Урала расселились по всему Востоку. А сюда из Ирана пришли…
— Антарктиду? А кто ее ищет?
— Тю… эту… Атлантиду!
— А-а-а…
И пошло-поехало:
— А мы кто, по-твоему, — европейцы, что ли?.. Да все их европейские стандарты в наших мозгах нестандартных растворятся, как золото в царской водке! Вот увидишь… Мы скифы. А знаешь, что Геродот еще о скифах говорил?
— Что?
— Что они типа ставят три шеста, наклоненные друг к другу, обтягивают их войлоками, а внутрь тулят чан с горящими углями. Дальше он пишет, что в земле скифов растет конопля, и в диком состоянии, и высеивается (заметь!). Вот они берут эту коноплю, подлезают под войлоком и бросают ее в чан с углями. От конопли поднимается дым и пар, которым скифы наслаждаются и громко воют. Геродот еще этот бульбулятор называет баней. А, как тебе банька?! И самые что ни на есть корни…
Каких только баек я не наслушался про Мангуп! Полоумные контактеры принимали здесь сигналы с Альфы Центавра; биоэнергетики искали рамками, согнутыми из бабушкиных вязальных спиц, неведомые порталы; «индейцы» поглощали в невероятных количествах всевозможную «дурь», принимая свои интоксикационные психозы за магические озарения; юные и не слишком юные натуралисты ходили в чем мать родила, сливаясь с природой и возвращаясь к потерянному непонятно где и когда «естеству»; бородатые еретики-академики изыскивали перекрестки неведомых силовых полей… и у каждого была готова своя, единственно верная история Мангупа. Каждый хотел видеть в Мангупе только то, что хотел видеть, то, что было ему удобно, и ничего больше. И единственным общим мотивом в этой невообразимой какофонии было мнение, что Мангуп — это место силы.
Ладно, силы. Но какой, чьей?!
Меня всегда привлекали вырубленные в скале пещерные храмы с их поруганными алтарями, загадочными гробницами и нишами для мощей. На Мангупе их было много в разных местах, и я понимал изначально, что здесь покоились останки людей святых, необыкновенных. И что же — все пропало? Неужели жизнь этих людей, подвиг и урок их святости — все это кануло в бездну?.. Ведь очевидно, что не троглодиты здесь какие-нибудь жили, а люди высочайшей духовной культуры. И не одно, по-видимому, столетие жили… Неужели же ничего, кроме этих немых гробниц, не осталось? А если и не осталось, то почему? Что здесь случилось такое страшное, что история целого города, поколений, история святости, наконец, — самая хранимая в любом народе история, — все это сгинуло?! Я отказывался с этим мириться. В этом была какая-то насмешка, коллапс, который не может, не имеет права быть последней и окончательной правдой.
И я стал читать все то, что смог достать об истории Города, и история эта, ее трагическая красота меня потрясла.
Оказалось, что в позднем Средневековье Мангуп был столицей православного княжества Феодоро. И когда в XV веке турки захватили Крым, единственным препятствием на их пути стал Город. Жители могли сдаться на милость победителя, как это сделала на пятый день «неприступная» Кафа. Но этого не произошло. Почти полгода длилась изнурительная осада, пять раз ходили турки на штурм, потеряли до 7 тысяч воинов, и когда Мангуп пал, то большая часть его населения была с бешеной яростью вырезана. Отсюда и оборванность традиции, отсутствие письменных источников, безвестность обстоятельств подлинной истории…
Вот и все. Но меня потрясла сама мысль, что здесь жили люди, которые отдали жизнь за то, что для большинства из нас было чем-то вроде увлечения, хобби, экстрима, но не больше того, — отдали жизнь за веру.
Меня поразило проявление не столько воинской доблести, сколько высшей, духовной силы, готовности презреть себя, чтобы сделать шаг в вечность, к Богу. Нет, я не идеалист… Были, конечно, и те, кто хотел уладить все, утрясти, и даже много таких, наверное, было, но ведь были же и те — претерпевшие до конца…
В наше время говорят о Западном Возрождении как о колыбели современной европейской культуры — культуры человека в его самовластном и свободном развитии. Разнообразие плодов этой свободы — разнообразие, увы, все чаще пугающее своей уродливостью, — всем нам известно.
Но мало кто знает о существовании так называемого Восточного (Византийского) Возрождения, идеи которого не только не исчерпали себя, но, кажется, едва успели проявиться, чтобы на время отойти в тень новейшей бурной истории. Суть его в том, что полнота раскрытия человеческой личности возможна только в сокровенном единении с Богом.