— И по-другому не звали?
— По крайней мере при моей бабке, царствие ей небесное, гору звали Тихоновской. Говорят, казак здесь первым дом поставил, Тихоном звали.
— Понятно. Марей, Тихон. Ну, ладно, спасибо за рукодельную науку. Если не возражаете, Маша к вам будет изредка приходить.
— А почему изредка? Пусть чаще приходит, — ответил старик.
— Где она?
— Папа, что ты ищешь?
— Сказки. Обложка коричневая такая.
— Ты «Марью Моревну» ищешь? Так бы и сказал. Вот она, на тебя смотрит. Пап, ты меня пугаешь.
— Все нормально, дочка, все нормально. Нет, не нормально, великолепно! Вот, слушай: «Остался Иван-царевич один; целый год жил без сестер, и сделалось ему скучно. «Пойду, — говорит, — искать сестриц». Собрался в дорогу, шел, шел и видит — лежит в поле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич: «Коли есть тут жив человек — отзовися! Кто побил это войско великое?» Отозвался ему жив человек. «Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна». Пустился Иван-царевич дальше, наезжал на шатры белые, выходила к нему навстречу Марья Моревна, прекрасная королевна: «Здравствуй, царевич, куда тебя Бог несет — по воле аль по неволе?» Отвечал ей Иван-царевич: «Добрые молодцы по неволе не ездят». Ты посмотри, как наш Ваня ей славно ответил…
— Папа, «ты посмотри» — в книжке нет.
— Это я так, в качестве комментария. Читаю дальше: «Ну коли дело не к спеху, погости у меня в шатрах. Иван-царевич тому и рад…» Ну, разумеется, я бы тоже обрадовался…
— Папа!
— «… две ночи в шатрах ночевал, полюбился Марье Моревне и женился на ней».
— Ну и что? Мы же книгу эту сто раз читали, не меньше.
— Я тоже думаю, что не меньше. А отгадку, которая в ней скрывается, мы не видели. Ты сама сейчас сказала: «книга на тебя смотрит», а я вот не видел.
— Так, давай рассказывай, что же ты увидел?
— А, заинтриговал я тебя! Правда, может это и не весть что, но, чувствую, — появилась у нас пусть маленькая, пусть совсем крохотная, но все-таки зацепка.
— Слушай, хватит меня томить!
— Объясняю. Это же все элементарно, Ватсон. Согласись, Марья Моревна — крутая девушка. Взяла и побила великое войско. Кстати, как звали ее родного папу?
— Морей? Мор?
— Ничего это тебе не напоминает?
— Мордор у Толкиена — страна зла.
— Опять Толкиен! Но аналогия удачная. Страшные эпидемии люди называли мором. Что еще тебе на ум приходит?
— Уморить, сморить, морока…
— Неплохо. Идем дальше. Была в славянском пантеоне богиня — Мора. Но чаще ее звали Марой или Марухой. И была она воплощением смерти. Ты сейчас вспомнила Мордор. Удивительно, но то, что иной раз забывает людская память, — хранит язык. Во многих языках слова, обозначающие что-то ужасное и нехорошее, до сих пор имеют эту основу — мор или мар. Например, французское слово «кошмар», которое прижилось в русском языке.
— Папа, я, кажется, начала догадываться.
— Молодец, дочка, молодец. Не было никакого Марея и девушки Марьи. Гору эту назвали Марой, ибо здесь находилось языческое капище, здесь жили жрецы, которые приносили кровавые жертвы Маре.
— Почему кровавые, папа?
— Я уже тебе говорил: язычество романтично и красиво только в трактовке людей или не очень добросовестных, или не понимающих, о чем они пишут и говорят. Мара — это ужас, это смерть, которая в конечном итоге приходит к каждому человеку. Но всем хочется, чтобы пришла попозже. Только жертвой можно задобрить ненасытную старуху. Теперь ты понимаешь, как контрастировала с язычеством христианская проповедь, с которой пришел на гору Белый Кельт?
— Ты думаешь, что он побывал здесь?
— Я в этом не сомневаюсь. И не побывал, дочка. А пришел и поселился здесь — в логове самого черного язычества. Только здесь он мог доказать им, что Христос сильнее Мары, потому что Христос победил смерть, победил Мару. И если я не ошибаюсь в догадках, — их убили здесь. Может быть, на этом самом месте, где мы сейчас с тобой сидим…
— Папа, у меня от твоих слов мурашки побежали. Что же получается? Мы поселились там, где все это происходило? И теперь…
— Теперь мы должны узнать хотя бы то, что знали братья Изволокины и их, пока неведомый нам, дядя Петя. Помнишь запись из тетради?
— Помню наизусть: «Все чаще ловлю себя на том ощущении…»
— Я тоже ловлю себя на схожих ощущениях, тоже пытаюсь встать на место Белого Кельта. Но почему Василий Иоаннович считал, что, не имея дочери, он не разгадает тайну Тихоновской горы?.. А что если…
— Почему ты замолчал, папа?
— Я впервые подумал о том, что задача наша куда сложнее, чем мы думаем. Давай порассуждаем вместе. Мы хоть сегодня напишем письмо в Ирландию, напишем, как их земляки нашли последний приют в самом центре России. Себя успокоим, но приблизимся ли мы к разгадке тайны? Например, где лежат останки Белого Кельта и его дочери? Может быть, на дне озера? Ведь провалилась под воду часть священной рощи, примыкавшей к капищу.
— Почему ты думаешь, что капище тоже не скрылось под водой? Это была бы красивая версия.
— Ох, начиталась ты, Машка, детективов. Красивая, но неверная.
— Почему-то твои версии верные, а мои нет.
— Как ты думаешь, где должен был Белый Кельт построить храм? Не думай, отвечаю сразу: на месте капища.
— И там, где сейчас развалины храма…
— Да, там было капище. Ровно на противоположной от нас стороне озера. Кстати, ты не замечала — в этом месте в озеро словно небольшой мыс вдается. Будто кто-то не дал ему кануть в бездну.
— Замечала. Это особенно хорошо от дома тети Вали видно. Но ты отвлекся, папа.
— Нет, на самом деле я все об одном. Мы, если повезет, даже установим примерный год их кончины. А что дальше?
— Ты меня спрашиваешь?
— И тебя, и себя.
— Ты думаешь, мы должны что-то еще сделать?
— А что именно и почему — мы? Потому что я историк и моя фамилия Корнилов? Глупо.
— Хорошо, папа. Давай пойдем с другого конца.
— Давай.
— Узнав, как раньше называлась гора, посчитав, что Анна и Белый Кельт нашли упокоение здесь, ты бросишь это дело, запрешь дом и уедешь в Сердобольск?
— Не уеду.
— Почему?
— Мне не хочется.
— Мне тоже. И тем более, если мы знаем меньше, чем братья Изволокины, значит, нам и не надо пока уезжать. Как ты думаешь?
— Думаю, логика у тебя железная. Нам нельзя уезжать.
— К тому же ты сам сказал, что у нас сейчас появилась еще одна зацепка. Так давай цепляться. Кстати, есть что-нибудь интересное в чердачных бумагах?
— Для нас — ничего. Старые газеты, чьи-то стихи.
— А ты внимательно смотрел?
— То есть?
— Разве это не твои слова: можно сто раз смотреть и так ничего не увидеть.
— Вот завтра пойдешь со мной на чердак — и давай смотреть вместе.
— Согласна. Да, у меня есть одно предложение — для обсуждения. Может, назовем Тихое озером Анны?