Обернувшись, я не увидел никаких признаков гондолы: ее огни уже затерялись в дымке. Зато я заметил, что мы оставляем четкие цепочки следов. И со страхом подумал, что это единственные следы на всей планете.
Мы начали спускаться по пологому склону. Я увидел линии на песке, похожие на отметки приливов.
— Кажется, мы подходим к озеру.
— Да. Здесь, на южном полюсе, лето. В этот период озеро испаряется, а на северном полюсе выпадают дожди из жидкого этана. Через пятнадцать лет, половину сатурнианского года, здесь будет зима, а там лето, и цикл повторится наоборот. На небольших планетах климатические системы просты, Джовик. Не сомневаюсь, куратору это хорошо известно…
Мы подошли к берегу этанового озера. В тусклом свете оно казалось черным, как деготь, по нему ползла ленивая рябь. Тут и там на поверхности жидкости лежало нечто более твердое: круглые листы, напоминающие водяные лилии, отвратительно маслянистые. Озеро тянулось до заметно выпуклого горизонта, хотя он расплывался в мутном воздухе. Поразительное это было ощущение — стоять на берегу такого «водоема» на чужой планете, где океан черного цвета, а небо и берег — коричневые. Но все же я и здесь увидел сходство с Землей. Мы стояли на чем-то вроде пляжа. Осмотревшись, я понял, что мы находимся как бы у залива, а справа, в нескольких километрах от нас, река черной жидкости пробила широкую долину и, разлившись дельтой, впадала в море.
Я поглядел в ту сторону и заметил что-то, лежащее на берегу, — что-то черное и смятое, с бледным пятном посередине.
Мириам захотела взять из озера образцы — особенно с тех дисков, что плавали на поверхности. Она открыла ранец и достала «руку» — дистанционный манипулятор с клешней-захватом. Пристегнув ее к предплечью, она вытянула руку, и я услышал жужжание моторов экзоскелета. Когда захват сомкнулся на одной из «лилий», некоторые из них распались на ленты, напоминавшие черные водоросли. Но манипулятор при этом поднял в воздух длинные полосы какой-то пленки, которая сразу напомнила мне зловещие крылья атаковавших нас птиц.
Находка привела Мириам в восторг.
— Жизнь? — догадался я.
— Она самая. Впрочем, мы и так знали, что она здесь есть. И даже взяли образцы с помощью автоматических зондов. Хотя таких птиц мы прежде никогда не замечали. — Она взвесила на руке пленку, обернувшуюся вокруг перчатки, и посмотрела на меня. — Интересно, ты хотя бы понимаешь, насколько она необыкновенная? Я совершенно уверена, что это силановая жизнь. То есть она основана на химических соединениях кремния, а не углерода…
Штуковины на озере действительно смотрелись как угольно-черные лилии. Но они не были лилиями, и даже отдаленно не напоминали те формы жизни, к которым принадлежал и я.
Жизнь нашей химической разновидности основана на длинных молекулах и растворителе, благодаря которому компоненты этих молекул склеиваются друг с другом. Земную разновидность жизни Мириам назвала «жизнь CHON», потому что у нас основными элементами являются углерод, водород, кислород и азот, вода служит растворителем, а строительными блоками — молекулы на основе углерода: этот элемент может образовывать цепочки, кольца и длинные стабильные молекулы, такие как ДНК.
— Но углерод не единственный вариант, и вода тоже, — сказала Мириам. — При земных температурах кремний образует с кислородом очень стабильные молекулы.
— Силикаты. Камни.
— Совершенно верно. Но при очень низких температурах кремний может образовывать силанолы, аналоги спиртов, которые способны растворяться в очень холодных растворителях — например в этом этановом озере. Растворяясь, они наполняют озеро длинными молекулами, аналогичными нашим органическим молекулам. Далее они могут связываться в полимеры через связи между атомами кремния — силаны. Эти связи слабее, чем в углеродных молекулах при земных температурах, но это как раз то, что нужно для низкоэнергетической и холодной среды, как здесь. Взяв за основу силаны, можно придумать все виды сложных молекул, аналогичных нуклеиновым кислотам и белкам…