— Парня не убили.
— Ну, думаю, вы еще убедитесь, что я прав. Молодой человек в данный момент мертв, и на очереди другие. Увидимся внизу за завтраком через пять минут.
И весело махнув шляпой, Фелан проскользнул в дверь и скрылся.
— Кейт? Слава Богу, что застал тебя.
— Еще пара минут, и я бы ушла в Институт. Ты бы смог застать меня там.
— Да, знаю, но мне нужна кое-какая информация и быстро.
— Ну-ну. В Слите назревает беда?
Возникла короткая пауза.
— Похоже, да. В данный момент нельзя быть ни в чем уверенным.
— Продолжай, Дэвид, что там происходит?
— Не сейчас. Впрочем, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала.
— Я готова помочь. То есть, чем могу.
— Ты слышала что-нибудь о человеке по имени Симус Фелан? По-моему, это медиум, ясновидец или что-то в этом роде.
Кейт задумчиво повторила имя.
— Звучит знакомо, но прямо сейчас ничего не приходит на ум.
— Да, и мне тоже показалось знакомо. Слушай, ты не можешь покопаться, когда придешь на работу — может быть, у тебя есть что-нибудь в картотеке.
— Сегодня я довольно занята, Дэвид.
— Думаю, это может оказаться важным.
— Хорошо, постараюсь. Не хочешь намекнуть, с чем все это связано?
— Я бы и сам хотел понять. Потерпи пока.
— Дэвид?
— Что?
— Судя по голосу, ты не слишком хорошо себя чувствуешь. Ты уверен, что справишься с этим делом? То есть, происходящее в Слите — ты достаточно здоров, чтобы разобраться в этом?
— Прошлый раз я перенес это, Кейт.
— Но получил серьезную душевную травму. Подобные вещи не проходят. Может быть, приехать мне самой — для моральной поддержки и вообще?
— Нет.
Отказ был резким и недвусмысленным, и Кейт вздрогнула у телефона.
— Хорошо, — сказала она. — Но если я понадоблюсь...
— Я позвоню. — В его голос вернулась часть теплоты.
— Когда тебе нужна информация?
— Сегодня.
— Это так важно?
— Честно сказать, я сам не понимаю. Но может быть.
— Я постараюсь.
— О большем я и не прошу.
— Брось свой сарказм, он слишком тебе идет.
— Спасибо, Кейт. — Он имел в виду помощь, а не сомнительный комплимент.
Ее голос тоже смягчился:
— Ты сообщишь мне, если будут проблемы, ладно, Дэвид?
— Всенепременно.
— Я сказала тебе, брось. Я тебе позвоню.
— Спасибо.
Эш повесил трубку. Рука все еще лежала на телефоне, и он несколько секунд бессмысленно смотрел на него. Потом снова снял трубку и набрал другой номер. На другом конце ответила Грейс Локвуд.
25
Грейс вошла в пустой класс и подошла к столу, за которым раньше сидел учитель. Она положила на стол ключи и задумчиво провела рукой по поверхности, ощупывая царапины и зазубрины. В дерево впитались десятилетия учебы; стены вокруг когда-то отражали оживленный шум детей, их песни, даже их молчание. На доске еще оставалась полустертая надпись мелом, и Грейс улыбнулась, прочтя строчки стихотворения, которое сама она с одноклассниками разучивала на этом самом месте столько лет назад. Ее обрадовало, что прежние традиции сохранялись здесь — по крайней мере, пока школу не закрыли; это создавало какое-то чувство уверенности в этом быстро изменяющемся мире, где игру в классы заменило «Нинтендо», а вместо дешевых мультиков появились фильмы со спецэффектами. Грейс прочла про себя строчки:
Три крысенка в черных шляпках,
Три утенка в белых тапках,
Три щенка в цветных жилетках,
Три котенка в ...
Странно! Столько лет прошло, а она определенно помнит эти незатейливые строки. Они обычно пели их хором, и их хорошо знал Тимми Норрис. Он знал все стишки и все церковные гимны, знал их все наизусть.
Ее лицо погрустнело. Тимми так и не научился ничему другому, ничему более взрослому. Он не научился ничему новому с тех пор, как ему стукнуло шесть лет. Грейс выдвинула от стола стул и села лицом к партам, словно была учительницей.
— В вуалетках, — вслух произнесла она. — Три котенка в вуалетках.
Ее тихие слова будто повисли в воздухе.
В классе было жарко, солнце лилось через высокие незанавешенные окна. В детстве весной и летом окна всегда широко распахивали, вспомнилось Грейс, иначе в солнечные дни здесь было бы невыносимо.
Она посмотрела на часы. Скоро придет Дэвид. Его голос по телефону казался встревоженным. Однако дело было не только в голосе — Эш хорошо скрывал свои чувства, — но ей передалась его тревога. Странно, как легко она определила его настроение. Она едва знает Эша и все же... И все же знает его мысли. Конечно, она не могла точно сказать, о чем он думает, что собирается сказать, но она откликалась на его мысли и интуитивно чувствовала себя рядом. И чувствовала, что то же самое происходит с ним.
Грейс посмотрела на средний ряд — на вторую парту. Здесь она сидела, пока не уехала. Те дни тоже казались неизменно солнечными. Но это всего лишь иллюзия детских воспоминаний, когда лето представлялось долгим и жарким, а на Рождество обязательно лежал снег. На самом деле все было не так. Здесь, в Слите, было не так. Бывало и по-другому.
Грейс поежилась. И сама не поняла, почему. Что-то обеспокоило ее — какая-то мысль, какое-то воспоминание, что-то на периферии сознания. Она закрыла глаза, чтобы поймать эту мысль, но ощутила только замешательство. Замешательство... и глубокий страх.
На ее закрытые глаза упала тень, и Грейс быстро открыла их. В классе никого не было. И на небе не было ни облачка. Грейс беспокойно осмотрела комнату. Солнце за стеклом светило до рези в глазах, но в классе было почему-то сумрачно. Она отодвинула стул, собираясь встать.
Но тут до нее донеслись голоса. Она не услышала их, они звучали у нее в голове — слабые, отдаленные звуки, скорее принадлежавшие ее воображению, чем физически ощутимой реальности. Грейс опустилась обратно и снова закрыла глаза.
И опять какая-то тень упала на ее веки, что-то загородило от нее солнечный свет; но как только она открыла глаза, все исчезло.
Голоса приблизились — они были у нее в голове, но стали ближе.И Грейс поняла, что это детские голоса.
Она покачнулась на стуле и уронила голову на грудь, но тут же подняла снова. Дети пели, и, слушая слова этой песни — слова, звучавшие только в ее воображении, — она узнала их. Это были строчки из гимна, который они часто пели в школе. В этом самом классе. Когда она сама была девочкой.
Танцуйте все, сказал он,
Я танцев всех владыка.
Дети пели, и она повторяла их слова.
Я поведу вас в танце
От мала до велика!..
Громче. Теперь она в самом деле слышала их. Голоса звучали уже не у нее в голове, они исходили от парт, от стен, из самого воздуха. Она повторяла вместе с ними, и ее голос так же повышался.
Меня секли, раздели,
Крест мой был высок...
Чистые детские голоса звучали наяву, они были в этом классе, и ее ресницы заблестели под лучами высоко поднявшегося солнца, из-под закрытых век выступили слезы. Грейс вспомнила слова, словно пела это гимн только вчера:
...Чтобы там я умер,
Гол и одинок.
Звучание гимна приобрело более мрачную тональность. Голоса продолжали петь, но уже не были такими чистыми и такими молодыми. В них слышалась угрюмая пустота.
Но в пятницу внезапно
Покрылось небо мглой.
Голоса стали глубже, совсем не детские.
Трудно танцевать
С чертом за спиной!..
Пели уже взрослые.
...Но знайте: я — танец,
И снова кружусь!