И главное – резкая, неожиданная пугливость народа. В тот день он ничего не заработал, ничего не продал, пошёл со своим обозом обратно в деревню, впервые смутно думая о том, чего раньше избегал.
Но встретил напуганную Марту, и вернулся в прежнее состояние: нечего болтать! Жить надо, землёй жить. А не городом!
А вот потом, недели через две, прибыли люди из свиты самого короля (да будут дни его долги!), зачитали указ: всё непроданное, все собранное (за исключением самых малых норм для проживания), надлежит передавать короне незамедлительно.
Марта всплеснула руками:
–А нам как жить?
Тобиас остановил её слёзы:
–Проживём.
Сопротивляться бесполезно – это было очевидно. Люди короля с оружием, они – крестьяне. Но в ответ на слёзы других, обещание:
–Трон вас не забудет!
«И то благо!» – решил Тобиас, – «бывали времена голодные».
Так что переворота он почти не заметил. Жизнь стала тяжелее, но она была всё же, эта жизнь. Голоднее, холоднее, но с надеждой. Семейство Тобиаса переносило легче лишения. Во-первых, были у них запасы, во-вторых, не тратили они время на разговоры о том, что происходит. Марта ещё жадно ловила слухи, но носила все мысли в себе, не позволяла разойтись в печаль и речи.
А потом в одно обычное осеннее утро случилось.
Когда Тобиас вышел с утра переплести корзины на дворе, подошёл к нему сосед – Ранко. Ранко из числа зажиточных был, но потерял всё быстро, ещё и разговаривать о происходящем полюбил. Позже, конечно, Тобиасу сказали, мол, наверное, Ранко себе зарабатывал доверие у Трибунала, хотел власти и земель побольше, есть такие люди – пользуются суматошием
Но тогда Тобиас не знал, что так вообще бывает на свете и тепло поздоровался с Ранко.
–Корзины совсем худые стали, – покачал головою Ранко, – как всё вокруг.
–Корзины переплету, – ответил Тобиас, – крыша пока достойная над головой, кусок хлеба ещё найдётся. Лес кормит.
–Ну да, лес не отнимут, – Ранко погрустнел.
–Не отнимут, – согласился Тобиас.
–А всё же… тяжко нам, – Ранко хотел получить хоть что-то достойное.
–Тяжко, –не спорил Тобиас.
Так и поговорили. Ни о чём. Но у Тобиаса была хорошая земля, оставался у него ещё двор, огородик личный был разбит, и поторопился тогда Ранко письмо в Трибунал составить. Расписал о том, что жалуется Тобиас на власть, что тяжко жить стало, хочет возвращения прежних времён…
Пришли дознаватели за Тобиасом уже к вечеру. Выхватили они его из постели сонного, семью перепугали, а Тобиас и сообразить не мог, что происходит: ведь всегда держался он далеко от столицы!
***
«Домой, надо идти домой!» – понял Тобиас, когда спина устала его от прямоты. Странное дело – шёл он, шёл, не зная, куда идёт, и главное было ему – идти. а куда и не думал. Лишь сейчас, выйдя на городскую площадь, бешено глядя на переменившиеся лавки, на заново закипевшую жизнь, осознал вдруг, что в лохмотьях своих походит на нищего, и надо ему спешить домой!
***
А тогда?
Набили его в тесный коридор – Трибунал ещё достраивался, вместе с другими арестованными. Дознаватели велели:
–Соблюдать порядок!
Не получалось сесть, и уж тем более лечь – много людей! Не продохнуть. И воздуха мало, и окно единственное забито доской.
Так продержали до следующего утра. Не давали воды и хлеба, не давали разговаривать.
Молча терпел всё Тобиас, от шёпота воздерживался, от переглядки с товарищами по несчастью, от просьб воды и хлеба. Не верил Тобиас что уж его-то, молчаливого и терпеливого, можно осудить!
К утру начали вызывать по одному. По именам понял Тобиас, что все его товарищи – это крестьяне, мелкие ремесленники. Но не натолкнуло это его на мысли, ведь они-то могли быть виновны всерьёз, а он? О себе Тобиас точно знал: за ним ничего нет!
Вызвали, наконец, и его.
Коридор, длинный и холодный, дверь, стук дознавателя, его слова:
–Арахна, к вам следующий.
Усталый женский голос:
–Входите.
Ввели Тобиаса, усадили перед столом и впервые увидел он саму Арахну. Она была молодой, очень молодой, лет на пять старше его дочери Нисы. Но если глаза Нисы лучились искренним любопытством к миру, то глаза этой Арахны светились поганым равнодушием.