По пробуждении, Михаил Семёнович завтракал в ближайшем заведении, которое обнаружил. Закусочная была обустроена под романтичный греческий лад с выкрашенным в светлые тона фасадом, оливковыми стенами, круглыми столами на улице под высоким тканевым навесом, что закрывал от солнца немногочисленных посетителей. Со стороны кухни легко и нежно веяло ароматами свежего хлеба и овощей, слышались приглушённые голоса.
Воронцов уселся рядом с напольной вазой, в какую можно было с удобством уместить двух человек. Вся мебель была грубоватой, но добротной, и что-то в ней напоминало срединный период викторианского стиля. Может быть, виной всему оказалась нарочитая простота вкупе со скрытой глубиной задумки. Всё окружавшее его, словно пребывало в поиске равновесия между высоким искусством и повседневной жизнью, разве что типичной для англичан «боязни пустого пространства» места не нашлось. Но это к лучшему. Пожалуй, только куцым остаткам старинной английской и подражавшей ей европейской аристократии возможно понять и оправдать что-то столь немыслимое в новом времени. Ни американцы, ни русские, ни уж тем более молодая буржуазия Европы попросту не примет жилища, где от мебели нечем дышать. В уютной греческой закусочной по традиции было просторно: в закрытом до вечера зале высокие потолки, а окна настежь открывались и оставались таковы до самого закрытия.
Михаил Семёнович заказал свежевыжатый сок, салат с оливковым маслом и невиданные ранее сувлаки, которые оказались обыкновенным шашлыком на деревянных шпашках. Затем он достал свой блокнот и набросал на листе вид заведения, как бы, в небольшом отдалении, со стороны. После чего с деловым лицом опытного мастера подошёл к месту, где предположительно должен был стоять всё время и выправил набросок. Шёл к своему столику Воронцов с довольной улыбкой. Пространственное с вкраплениями логического мышление никуда не исчезло, он всё ещё легко восстанавливал в голове виденный всего раз пейзаж. В это же время умение вообразить, а следом изобразить что-либо в перспективе, кажется, даже возросло. Это был очевидный прогресс даже с учётом периода отдыха от работы и творчества, а художнику нет ничего важнее прогресса, будь то навык, духовный рост или стоимость его работ. Возможно, именно долгосрочный отдых пошёл на пользу, что шло в разрез с коллективным мнением прочих корифеев живописи. Те уверяли, что стоит пару дней кряду не брать в руки карандаш или кисть, и навык растворится, как не бывало. Михаил Семёнович серьёзно сомневался в правдивости этого утверждения, а также в искренности слов коллег. По его скромному разумению не может быть такого, чтобы множество так отличающихся друг от друга людей сошлись во мнении и вместе обнаружили общую для всех истину, так ещё и принялись её придерживаться. Во всяком случае, такое невозможно в творчестве, где всё построено на субъективизме.
Поесть одному не получилось. Ещё до начала трапезы к нему присоединился некий господин, которого, как смутно помнил Воронцов, он где-то видел. У господина было запоминающееся правильное лицо энергичного мужчины лет сорока. Глаза голубые, с поразительно мягким взглядом, борода русая, густая и ухоженная, с русскими бакенбардами и витыми усами. Волос не было видно под шляпой, но ничего не стоило предположить, что они коротко подстрижены.
- Не позволите? - спросил он, взглядом указав на стул.
Михаил Семёнович в мгновение заприметил низкий бархатный голос и довершил в памяти образ этого человека, кивнул. Иных воспоминаний, связанных с ним, увы, не обнаружилось.
Когда господин устроился за столом, подали напиток и салат художника.
- Вы не возражаете? - спросил Воронцов.
- Ни в коем случае. Я считаю завтрак наиболее ценным приёмом пищи.
Михаил Семёнович принялся неторопливо расправляться с салатом. Господин тем временем и сам сделал заказ.
- Я видел вас в ресторане прошлым вечером, - сказал он. - Хочу заметить, ваше появление произвело фурор.
- Что вы имеете в виду?
- Вы своим видом вызвали столь сильный общественный резонанс, что некоторые особо ярые местные завсегдатаи намеревались высказать претензии. Другие, правда, возжелали завести знакомство. Вас предполагают художником или гонщиком. В крайнем случае писателем в активном поиске новых сюжетов.