Господин бросил ещё несколько безобидных комментариев, затем ему принесли классическое греческое блюдо - стифадо, рагу из говядины или кролика. Воронцов заинтересовался ситуацией. Несмотря на то, сколько раз он говорил себе не лезть в чужие дела и более всего никогда не справляться о мнении кого-либо на собственный счёт, природная тяга, называемая интересом или азартом, вновь пересилила.
- А что думаете вы? - спросил он, тщательно скрывая зародившееся где-то внутри щекотливое скользкое чувство, обычно гонимое горячее чувство, заставляющее людей совершать заведомо глупые или дурные поступки. Стоит лишь оказаться в его власти - сожги или сгоришь, без сожаления стань палачом или смиренно положи голову на плаху, но только не пытайся отступить. Бегство всегда ведёт к самому обидному из поражений - к падению в ничтожество и слабость, беспомощность и отчаяние. Другого не дано, и только истинно подверженным азарту это хорошо известно.
- Я убеждён в вашей связи с живописью, уважаемый. Есть что-то такое во взгляде. Он романтичен, будто летняя гроза, но беспристрастен, подобно каре Господней. Вы словно ищете, цепляетесь взором, как хищная птица.
Разговор всё больше начинал походить на перестрелку завуалированными колкостями, намёками и скрытыми проверками друг друга, подобно дамскому флирту. Дух Воронцова разгорался алым пламенем и что-то неведомое, но хорошо знакомое, всё подбрасывало новых дров. Он почувствовал себя, как рыба в воде.
- Вы совершенно правы. Я работаю личным помощником у одного художника-авангардиста.
- Вот как? - вскинул брови господин. - Я полагаю, его имя мне ничего не скажет. С серьёзным искусством, а уж тем более современным, я близко не знаком. Разве что нахожу приятным романтический ренессанс с его недостижимым рвением вытянуть наружу, выразить необъятную человеческую душу через искусство. Хотя призадумавшись, я могу принять, уж простите, забавный неопримитивизм за его попытку привнести в остекленевшее академическое искусство столь своеобразной свежести. Но это всё демагогия. По-настоящему серьёзный подход, увы, не для меня.
Ах, какой наглец, подумал Михаил Семёнович, лукавый Одиссей, сам Мефистофель! Он же пытается дурачить меня, причём так очевидно! Демагогия! Или же это продуманный заранее, дальновидный ход? Ну, мы ещё посмотрим, сударь, кто кого!
Подали сувлаки. Воронцов накинулся на них, уверенно изобразив не на шутку разыгравшийся аппетит, но ни в чем не вышел за рамки приличия. В иных случаях то он считал своим природным талантом - трапезничать без должного внимания, если не без внимания вообще, и всё равно оставаться изящным, благородным. Теперь же загадочный господин вынудил его переступить свой дар и совершить самый настоящий обманный манёвр. Обманный манёвр при помощи греческого шашлыка, если быть совсем уж точным.
- Пожалуй, вы правы, - произнёс Михаил Семёнович, едва ли отвлекаясь от еды. - Неопримитивизм - увлекательное явление. Оно простое, наивное, но совершенное в своём первозданном виде. В таком, уж простите, искусстве, - он вернул должок, - существуют свои собственные критерии для оценки. Что-то простое для чего-то простого...
- Но всё же не архаичного, - ответил господин. - Вы правильно подметили первозданность сего направления и его самобытность, как по-настоящему уникального в наше время явления.
Воронцов с удовольствием согласился одними глазами, взглянувшими вдруг мягче. Это было нетрудно заметить.
- Да, - продолжил господин, - все примитивные формы искусства не могут быть представлены улучшенными, доведёнными до нового качественного уровня. Предмет же нашего с вами обсуждения был создан путём упрощения и схематизации образов.
- Ах, злодей, злодей - промолвил Воронцов. - Вы уверяли, что несведущи в искусстве. Тогда позвольте и мне вернуться к началу разговора и немного погадать.
Господин только развёл руками с самодовольной улыбкой. Он уже посчитал себя победитель и ловким плутом.
- Вы музыкант или композитор, хотя больше я склоняюсь к второму, - Михаил Семёнович вернул ему улыбку.
- С чего же вы взяли? По мне того не скажешь.
- Ничего сложного в том я не вижу. У вас добрый, «тургеневский» взгляд и его же борцовское сложение: развитый плечевой пояс, скрытая густой бородой массивная шея и внушительные предплечья.
Воронцов взглянул на господина и обнаружил на лице того читаемое удовлетворение. Он почти попал на крючок. Пожалуй, правильно лесть используется в высшем обществе так редко, что даже в самой грубой и заметной форме рано или поздно начинает работать. Не стоит разочаровывать, подумал художник, и продолжил: