Они оказались в углу рядом дверью. Должно быть, выход в сад, подумал Михаил Семёнович. И мысли сразу подтвердились.
- Здесь сад, и скоро мы сбежим туда. Ещё слишком рано. Тем более мы не видели хозяйку. Она приготовляется наверху.
Стало душно. У Воронцова выдалась минутка осмотреться и он обнаружил себя на стыке архитектурных эпох. Русский классицизм, застывший на полпути к более современной эклектике. Снаружи особняк имел классический непримечательный вид, но вот внутри всё было устроено куда сложнее. За освещение в зале отвечала массивная люстра в стиле барокко. Позади собравшихся виднелись зелёные диваны и синие кресла в холодном ампире. В орнаментах стен маячили едва ли не дышавшие на смертных своей парадностью круги и ромбы, отчего в глазах в любой момент могло начать рябить. Михаил Семёнович заметил и готические книжные шкафы, а также изготовленные под античность стенды в нетронутой части залы. На мгновение у него даже появилось желание пойти туда и вздохнуть, наконец, полной грудью, но эти мысли были быстро отброшены. Последнее, что хотелось Воронцову - привлекать к себе внимание. Тем более, что они с композитором расположились вполне вальяжно и не пользовались особым интересом здешнего общества. В отличие от рояля. Он занимал отдельное место и, лакированный, чёрный, как смоль, был важной, даже обожаемой персоной, отчего над залой то и дело проносились калечащие душу звуки.
- Неплохо было бы поставить туда мальчиков с опахалами, как это делали в исчезнувших столетия назад империях, - произнёс негромко Эрнст и кивнул в сторону открытых настежь окон. - Никакого движения, воздух застыл. А вот и она, смотрите. - и добавил с облегчением. - Хоть дилетанты уймутся. Пусть возвращаются к обсуждению поэзии и новостей.
По лестнице, ведущей на второй этаж, в сопровождении дочери и слуги неспешно спустилась хозяйка вечера. Это была далеко не молодая, но изящная дама с седыми волосами, которые ей странно шли. Она была одета в малиновое платье насыщенного цвета и вся поблескивала драгоценными камнями. В этот вечер пожилая дама утопала в внимании.
- Марья Дмитриевна! - сказал композитор, когда хозяйка, наконец, подошла к их углу.
- Дорогой Эрнст Иоаннович! - она протянула ему руку. - Вы столь долгий срок к нам собирались, что я невольно оскорбилась. Кто это с вами?
- Позвольте представить вам моего старого друга Иосифа Таля, - произнёс благоговейно композитор и подмигнул Михаилу Семёновичу.
Хозяйка надолго вперила в лицо самозванца взгляд больших карих глаз и с сомнением спросила, забыв про всякое приличие:
- Вы наполовину еврей? - а затем, как опомнилась, произнесла. - Простите мою грубость, но я, как и любая женщина, ведома чистым интересом и нисколько не хочу вас задеть. Примите мои глубочайшие извинения, если это всё же произошло.
Эрнст Иоаннович запнулся на полуслове, но здесь в игру включился сам Воронцов.
- Признаться, я не уверен, что и на треть еврей, и даже на четверть еврей. Вам, как человеку образованному, полагаю, известно, что кровь некоторых народов или отдельных личностей имеет свойство очень быстро разбавляться, пока вовсе не исчезает, оставшись где-то на задворках истории. Именно это приключилось с моими предками и продолжает жить со мной и во мне.
Марья Дмитриевна смутилась, но быстро взяла себя в руки, ещё раз принесла свои извинения и, взяв композитора под руку, отвела в сторону якобы на пару слов. Михаилу Семёновичу она тактично предложила провести это время в компании присутствующих, а заодно познакомиться с её дочерью. Это была девушка лет двадцати пяти, с большими печальными глазами, подозрительно напоминавшая типичную старую деву. Что странно, несмотря на явное присутствие восточных корней, ни в матери, ни в её чаде не чувствовалось и капли той самой покупающей с первого взгляда и гипнотизирующей, привлекательной донельзя горячности. Воронцов не решился подходить. Да и что бы ему это принесло? Заинтересованность дамы, которую он видит первый и последний раз, так ещё и в салоне её матушки? Увлекательную беседу? Михаил Семёнович стремительно решил: ему есть что обдумать и для этого необходимо хоть какое-то подобие уединения.
Поблизости стоявшая молодёжь спорила насчёт философии Канта. Откуда-то доносилось обсуждение политики августейшего Николая Второго. Рояль вновь надрывался и едва не плакал. Воронцов рассматривал копии работ Эдгара Дега на стенах: «Хлопковая контора в Новом Орлеане», «Танцевальный Класс», «Абсент». Они были искусны, но скучны, да и висели без какого-либо единения. Хотя вопросов появления творений импрессионизма здесь не возникало. Среди всей мешанины стилей можно ожидать даже нечто более занимательное. Михаилу Семёновичу показалось, что было бы выгоднее расположить «контору» посередине прочих, она выделялась цветом, когда остальные были однообразны, а это нужно обязательно пользовать для создания приятной композиции.