Григорий открыл было рот, чтобы рассказать дочери почему так происходит, но сдержался.
- Не время ищо! – подумал он и чтобы потянуть время стал поджигать папиросу «Беломорканал».
Он с нарочитым вниманием принялся расспрашивать дочь о планах на обустройство на новом месте.
- Меня в Донецке ничего не держит, - разоткровенничалась Александра, - а там Николай. Он обещал устроить меня работать в местную больницу.
- Так ты будешь жить у него в станице?
- Не спасибочко! – засмеялась женщина, и симпатичные ямочки появились на её щеках, - я больше к сельскому хозяйству отношение иметь не хочу… Буду жить в Новочеркасске, Николай устроит в общежитие…
- Как он там? – заинтересованно спросил Григорий Пантелеевич.
Он знал о чувствах дочери к боевому товарищу среднего сына Петра, погибшего на глазах Николая.
- Хорошо, - оживилась Александра, и лёгкая дрожь в голосе выдала её, - в прошлом году женился на Валентине, недавно родился сын.
- А у тебя как с личной жизнью?
- Никак! – отмахнулась женщина и пошутила. – Буду бегать в девках…
Юлия Владимировна Коновалова со временем стала известным в Ленинграде врачом и неожиданно для себя начала вращаться в высших кругах городского общества. Артисты, писатели и советские функционеры искали её знакомства.
- Всем хочется быть здоровым! – Она не строила иллюзий по поводу такого интереса.
- Но не все могут себе это позволить… - пошутил супруг.
Юля часто разговаривала с мужем на богемные темы, и он против своей воли стал интересоваться жизнью совершенно чуждой для него интеллигенции.
- Ежели ищо поживу тут пару годков, - пошутил он и пригладил непокорные пряди, - то стану настоящим городским…
- Сколько раз я тебе просила не говорить: ищо, зараз или што! – упрекнула его в ответ вечно спешащая жена.
- Всю жизнь так разговаривал и не собираюсь меняться…
- Так ты меня любишь…
- Свари лучше борща! – перевёл разговор Григорий.
- Некогда… - призналась Юля и убежала к очередному знаменитому больному.
- Семья без борща - это сожительство. – Подумал он, глядя на её ладную задницу.
Григорий специально на встречах с представителями богемы употреблял хуторские словечки и выражения. Юлю это очень злило, она со временем всё реже ходила в гости с казавшимся необразованным спутником. На самом деле он увлёкся новой стороной жизни, пристрастился к чтению и почти всё время проводил за книгой.
- Сколько всего умные люди написали! – восхищался Шелехов, читая очередной роман.
… Их семью живо коснулся самый громкий, поистине эпохальный скандал, который произошёл в связи с публикацией за рубежом отвергнутого советскими издателями романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго". Присуждение вслед за тем его автору Нобелевской премии 1958 года вызвала настоящую истерику в советской прессе.
- Чего они на него взъелись? – удивлялся Григорий, читая хлёсткие передовицы газет. – Человек прославил Советский Союз на весь мир, а его сжирают.
- У нас в стране лучше не высовываться! – съязвила супруга.
Травля великого поэта усиливалась вместе с ростом его славы и привела сначала к его вынужденному отказу от премии - под угрозой высылки из страны, - а затем к болезни и смерти.
- Десятилетиями нагнетавшийся ажиотаж о необходимости "каждого честного художника" служить партии и народу привёл всё-таки к последствиям во многих случаях необратимым. – Объяснила Юлия.
- У нас в стране все процессы необратимые…
Общественная атмосфера нагнеталась известным по опыту 1946 года способом, когда первый секретарь Ленинградского обкома партии Жданов раскритиковал Зощенко и Ахматову. О событиях двенадцатилетней давности в ту пору вспоминали не без оснований: и тон обвинений и "оргвыводы" в 1958 году были практически одинаковыми. Пастернака не называли, как Зощенко, "пошляком", а предпочли "образ" - "свинья в огороде"...
- Сегодня у нас провели обсуждение и осуждения опального поэта. – Однажды сообщила супруга.
- А вы то здесь, каким боком?
- Представляешь, - возбуждённо щебетала Коновалова, - встают заведующая отделение и говорит: "Я, конечно, Пастернака не читала, но...".
Дело Пастернака велось публично. Лишь в литературных кругах знали о другой драме тех лет - аресте выдающегося романа писателя-фронтовика Василия Гроссмана "Жизнь и судьба". В феврале 1961 года главный редактор "Знамени" Вадим Кожевников лично отправил в ЦК Суслову рукопись романа, принесённого автором в его журнал, - с соответствующим своим "редакционным заключением". Тут же дома у Гроссмана были изъяты все существовавшие экземпляры этого произведения. Гроссман заслужил "предсказание" главного тогдашнего партийного идеолога Суслова: "Это будет напечатано лет через 250 - 300".
От широкой проработки Гроссмана спас, видимо, недавний, получивший мировой резонанс скандал с "Доктором Живаго". Самому автору это помогло мало: арест его детища для него был слишком тяжёл. Последовали болезни и смерть.
… В последние месяцы 1962 года доктор Коновалова часто бывала в доме у Анны Андреевны Ахматовой, которая в силу возраста часто болела.
- Я восхищаюсь её ташкентскими стихами, посвященными Ленинграду, Родине. – Счастливая от долгожданной встречи Юля делилась впечатлениями с мужем. - Встретиться с нею было моей заветной мечтой.
- Дай мне почитай её стихи! – попросил Григорий.
- Я принесу с работы сборник…
Юлия перевела дух и снова затараторила:
- И вот я иду к Ахматовой. Какие чувства я испытывала, передать невозможно: ведь я шла к великой поэтессе!.. В узкой тёмной комнате меня встретила высокая седая женщина, стройная и величественная, вся светящаяся добротой и радушием. Анна Андреевна пригласила меня сесть, и мы сразу же разговорились, как добрые старые знакомые. Я почувствовала себя легко и свободно, словно дома.
- Ты же лечить пришла?
Радостная супруга засмеялась:
- Я даже забыла, зачем пришла, а потом конечно осмотрела её и выписала лекарства.
- И какое у неё здоровье?
- Ходить придётся часто…
С этого дня она регулярно виделась с Ахматовой и однажды предложила той выступить у них в больнице перед персоналом и пациентами. Оказалось, Анна Андреевна до сих пор волновалась перед выступлением:
- А поймут ли меня, Юленька?.. Поймут ли мои стихи?
- Всё будет хорошо.
Примерно через неделю Анна Ахматова - в тёмном жакете, в длинной тёмной юбке – вышла на импровизированную сцену в ленинской комнате. Зал встретил её аплодисментами.
- Здравствуйте, дорогие мои! – начала великая поэтесса.
Она много и охотно читала в тот вечер: лирику, стихи о Пушкине, о Ленинграде. Голос у неё был несколько глуховат. Она читала так, словно говорила с близкими друзьями. Медработники слушали, затаив дыхание, просили почитать ещё и ещё. Анна Андреевна устала, но была счастлива. Она сказала, что не помнит, когда выступала перед такой благодарной аудиторией.
- Юленька, приходите ко мне с мужем в гости! – пригласила она на прощание.
- Обязательно зайдём.
Когда они пришли к дому на улицу Красной конницы, дверь им открыла незнакомая женщина.
- Анна Андреевна сейчас выйдет! – церемониально сказала она и указала направление движения.
Гости прошли в другую комнату. Она была очень скромно обставлена, у стены стоял большой «бабушкин» сундук. Вслед за ними в комнату вошла Ахматова. Она появилась в тёмном платье, на плечи была накинута бледно-сиреневая шаль, царственная и величественная, с седыми волосами и глубоким взглядом. Они учтиво поздоровались.
- Сегодня у нас будет многолюдно. – Предупредила она и вздохнула.
- Как интересно!
- Садитесь к столу…
В течение получаса подтянулись остальные гости. Они расселись кто где и начались разговоры. Поэтесса уселась поглубже на свою тахту, Григорий присел на стуле ближе к двери. Если Ахматовой было нужно что-то из её вещей, ей передавал их, чтобы она не нагружала ноги.