— Как ты здесь оказалась? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Я здесь. Разве этого не достаточно?
— Мэри.
Он вжался лицом в ее нежное тело. Она погладила его по волосам, и он успокоился.
И тогда, пока он сидел так, с крепко зажмуренными глазами, жуткая мысль поразила его.
— Мэри, — произнес он, боясь собственного вопроса.
— Да, дорогой.
— Как ты сюда попала?
— Неужели это…
— Как?
Он сел и пристально посмотрел ей в глаза.
— Неужели они отправили тебя в это время? — спросил он.
Уэйд знал, что этого никто не делал, но цеплялся за последнюю возможность.
Она печально улыбнулась.
— Нет, дорогой, — сказала она.
Он ощутил, что его колотит дрожь. Он едва не отшатнулся от нее.
— Так, значит, ты…
Глаза его широко распахнулись, краска сбежала с лица.
Она прижалась к нему и поцеловала в губы.
— Дорогой, — умоляла она, — разве это важно? Это я. Видишь? Настоящая. Дорогой, у нас так мало времени. Пожалуйста, люби меня. Я так долго ждала этого мгновения.
Он прижался к ней щекой, притягивая ближе.
— Боже мой, Мэри, Мэри, — стонал он. — Что я могу сделать? Сколько ты пробудешь здесь?
«Восстановленная индивидуальность, скажем, из вашего времени просуществует примерно три четверти часа». Воспоминание о словах Клемолка было похоже на удар хлыста.
— Сорок ми… — начал он и не смог закончить.
— Не думай об этом, дорогой, — умоляла она. — Прошу тебя. Ведь мы еще вместе.
Но пока они целовались, все его существо сжималось от одной мысли.
«Я целую умершую женщину, — его разум не стал подбирать другое слово, — я держу ее в своих объятиях».
Они молча сидели рядом. Тело Уэйда напрягалось все сильнее с каждой ушедшей секундой.
Сколько осталось?.. Развоплощение… Как перенести мысль о ее смерти? Но еще более невыносимо будет расстаться с ней.
— Расскажи мне о нашем ребенке, — попросил он, стараясь подавить свой страх. — Родился мальчик или девочка?
Она ничего не ответила.
— Мэри?
— Разве ты не знаешь? Нет, конечно, не знаешь.
— Не знаю чего?
— Я не могу рассказать тебе о ребенке.
— Почему?
— Я умерла, когда он родился.
Он попытался заговорить, однако слова застряли в горле. Наконец он сумел спросить:
— Потому что я не вернулся?
— Да, — ответила она тихонько. — Я не имела на это права. Но я не хотела жить без тебя.
— А они отказались отпускать меня обратно, — произнес он с горечью. Потом провел пальцами по ее густым волосам и поцеловал. Заглянул ей в лицо. — Послушай, — сказал он, — я должен вернуться.
— Ты не можешь изменить то, что произошло.
— Если я вернусь, — сказал он, — этого не произойдет. Я смогу все изменить.
Она как-то странно посмотрела на него.
— Разве это возможно… — начала она, но слова перешли в стон. — Нет, нет, это невозможно!
— Да! — возразил он. — Это воз…
Он резко замолк, сердце бешено заколотилось. Она заговорила о чем-то другом.
У него под пальцами исчезала ее левая рука. Плоть словно растворялась, делаясь гнилой и бесформенной.
Он задохнулся от ужаса. Испуганная, она посмотрела на свои руки. Они распадались на части, кусочки плоти по спирали разлетались в стороны, похожие на тонкие струйки белого дыма.
— Нет! — закричала она. — Роберт, прекрати это!
— Мэри!
Она пыталась взять его за руки, но рук у нее уже не было. Она поспешно наклонилась и поцеловала его. Губы ее стали холодными, они дрожали.
— Как скоро, — рыдала она. — Уходи! Не смотри на меня! Пожалуйста, не смотри на меня!
Потом она вскочила с места, крича:
— О боже мой, я надеялась…
Остаток фразы превратился в негромкое горловое бульканье. Ее горло начало распадаться.
Уэйд вскочил и попытался обнять ее, сдерживая страх, однако, похоже, его прикосновение только ускорило распад. Ее исчезновение сопровождалось кошмарным шипеньем.
Он с криком отшатнулся назад и выставил руки перед собой, заслоняясь от жуткого зрелища.
Ее тело разваливалось теперь большими кусками. Куски рассыпались на шипящие фрагменты, которые затем растворялись в воздухе. Ее кисти и руки исчезли. Начали исчезать плечи. Ноги распадались на части и вихри газообразной плоти крутились в воздухе.
Уэйд ударился о стену, закрывая трясущимися руками лицо. Он не хотел смотреть, но ничего не мог с собой поделать. Опустив руки, он наблюдал в каком-то завороженном оцепенении.