— Кто это так постарался, Мейбл? — спрашивали у нее пьянчужки.
— Не лучше тебя знаю, — отвечала она без тени стыда.
Она не ходила к Мэтту, даже не упоминала его имени. Он жил отшельником и в церкви не показывался. Как ни странно, мужчины во главе с отцом Мейбл не пошли к Мэтту на переговоры. Может, оттого, что Мэтт, поживший в Канаде, не был им ровней, к тому же у него была винтовка, и, появись они у него на дворе, он, чего доброго, палить из нее начнет. Священник пообещал матери Мейбл сходить к Мэтту, как только установится погода, но все откладывал, не шел, зато произнес грозную проповедь о нечестивости. Женщины в церкви кашляли, краснели, проповедь подействовала на них очень сильно. А Мейбл лишь ухмылялась и сидела, закинув ногу на ногу, — это в святом-то месте! Видно, разум у нее помутился, решили люди, потому она срамничает. Она то без умолку тараторила, то мрачнела и молчала. Часами пропадала в курятнике, курила, о чем-то думала. Трудней всего для нее было теперь раздобыть сигареты, в магазинах ей больше ничего не давали в долг. Она клянчила у меня мелочь, а если у меня не было — посылала раздобыть денег на пачку сигарет. Заставляла меня прикладывать ухо к ее животу и говорила, что в нем беда поселилась.
Макканны попросили моих родителей помочь. К нам должен был явиться какой-то человек, не знаю, что уж такое ему надлежало сделать с Мейбл, но от него все зависело. Он приехал в машине незадолго до темноты, на нем было длинное кожаное пальто и под цвет к нему краги. Его провели в парадную комнату, там мои родители и мать Мейбл о чем-то с ним переговорили. Мейбл осталась со мной на кухне и без конца корчила рожи. Она прямо удовольствие получала, когда гримасничала. Морщила нос, высовывала язык и вращала глазами.
— Плевала я на всех, — говорила она, прохаживаясь взад-вперед по кухне.
Я наблюдала за ней, а сама думала, какие ужасные перемены происходят внутри нее, и пыталась подсчитать, сколько времени тому существу. Она спросила, судачат ли о ней на улице, я солгала, сказала, что нет. Многие у нас в округе «с приветом», но когда какой-нибудь чудак начинает ее бранить, ей страшно делается, сказала Мейбл. И пошла в парадную комнату, ссутулившись и опустив голову. Вышла моя мама и велела быстро подать чай. Она была на удивление веселой, будто незнакомец пообещал сотворить чудо. Сновала по кухне, приговаривала, что небеса сжалились над ними и нам не надо будет нести этот крест. Потом она велела мне положить на тарелку для кекса салфетку и проверить, чтобы на ноже не было плесени или ржавчины.
По сей день я не знаю, кто же такой был незнакомец — знахарь, или шарлатан, или, может, холостяк, который искал себе жену. Во всяком случае, когда он ушел, взрослые приуныли. На другом семейном совете было решено вечером сообщить о случившемся отцу Мейбл. Новость эта потрясла его, на полмили вокруг гремели отцовы крики, чуть не трое его держали, потому что он рвался в комнату Мейбл, грозя убить ее. Наконец виски смягчило Макканна, к тому же его убедили, что с Мейбл стряслось такое при роковых обстоятельствах, короче говоря, что ее обесчестил какой-то незнакомец. Теперь гнев отца обрушился на того сбежавшего скота; Мейбл было велено спуститься ужинать. Она, как сейчас помню, сидела, сгорбившись, возле камина, всхлипывала и вертела в руках щипцы, отец сотрясал воздух грозным монологом. Почему-то он вбил себе в голову, что виновник их позора — бродяга, и он поносил всех подряд бродяг — мужчин и женщин. Мои родители, взяв с него слово, что он Мейбл пальцем не тронет, ушли; легко себе представить, каково было в тот вечер Макканнам от свалившегося на них горя.
А на следующий день мать Мейбл поехала в город купить шерсти, и все свободное время она теперь вязала кофточки, пальтишки и пинетки. Но с Мейбл она не примирилась, чего нет, того нет. Сидит, бывало, во дворе и царапает землю камнем или палкой, рисует векторы и круги, просит всевышнего сжалиться над ней. Они с Мейбл и говорить по-человечески разучились, только рычали друг на друга. Мать — на кухню, Мейбл — в курятник. Никто не знал, где Мейбл собирается рожать, никто не знал когда, никто к этому не готовился. Если у Мейбл спрашивали, она напрягалась, начинала рыдать и причитать, что никто в целом свете ее не любит и не понимает. Вид у нее был смешной в коричневом твидовом пальто и вязаной шапке. Полнота ей не шла, лицо у нее стало какое-то маленькое. Она каждый день ходила в церковь, будто хотела замолить свою вину, и чем ближе становился решающий час, тем меньше злобы питали к ней люди.