— Извините, мужчина. У вас нет зажигалки? — голос за спиной сбил подсчеты. Георгий обернулся, разведя руки в стороны: — Нет.
Женщина в толстом, бесформенном балахоне, который, как успел уже выяснить Георгий, звался пуховиком, расстроенно вынула изо рта сигарету: — Ну и мужик пошел!
Курильщица, потеряв интерес к одинокому прохожему, закрутила головой.
— Закон подлости, — ругнулась она. — Вот всегда так. Еле выклянчила пальто, думала покурить на воздухе. И тут засада.
Георгий не выдержал и рассмеялся: — Нормально, выйти на свежий воздух, чтобы покурить.
— Ладно, тоже мне, Задорнов нашелся, — отрезала женщина, — ходишь — ходи.
— И вот интересно, чего он там высматривает? — не обращаясь ни к кому конкретно, буркнула она. — Я как в окно ни гляну: все ходит, на деревья таращится. Клад, что ли ищешь? Так они в земле, а не на ветках.
— Какой клад, красавица? Просто, належался, тошнит уже от палаты.
— Подумаешь, — с непонятным раздражением буркнула собеседница. — Какие мы нежные. Месяц полежал, уже тошнит.
Георгий, собираясь вновь заняться своим делом, невольно среагировал на последние слова. — Ну не месяц, подольше. Точно, правда, не помню, но лет пятнадцать, самое малое.
— Сколько? — уже без всякой подначки уставилась на странного мужичка пациентка. — И почему не помнишь?
"Женщина есть женщина… Здесь скучно, — понял причину столь горячего интереса к своей персоне Георгий. — А так придет в палату, будет о чем с соседками посудачить".
Он глянул на собеседницу. Возраст не разобрать. Из-под капюшона торчал только клочок светлых волос да кончик носа.
— Воевал, давно… Потом без памяти был, после контузии… а в прошлом месяце вдруг очнулся, — коротко изложил он свою историю.
— Пятнадцать лет? — недоверчиво повторила слушательница. — Офигеть? И совсем ничего, ничего не помнишь?
Он кивнул головой, подтверждая.
— Да, тебе уж вовсе должно быть хреново. — с непонятным удовлетворением заключила она. — Это ж надо, очнулся, а тут такая ж@па, а может, и наоборот, повезло? Хрен тебя знает.
Георгий поморщился: — Ругаться — это сейчас модно? — он пожал плечами. — Нет, бога ради, дело хозяйское, просто диковато…
— Сейчас все прилично… — его спутница в сердцах отбросила сигарету в сугроб. — На улице гадить, матом разговаривать, женщину избить. Все нормально, — она вдруг смахнула с головы капюшон. — А вот так, среди бела дня уделать — нормально?
Георгий взглянул на соседку и отвел глаза. Лицо ее представляло из себя один большой кровоподтек. Поперек скулы виднелись подживающие стежки неровных швов.
— Нос сломал, кожа лопнула. Пять швов наложили. Это нормально?
— Кто это так? — неловко спросил он. — Что случилось?
— В гости ехала. А здесь, в этой дыре, пересадка. Из автобуса вышла. Погулять. Всего-то два шага от автовокзала, а тут бандюк навстречу. Сумку мою схватил и бежать. А там все: и паспорт, и деньги. Я в ручку вцепилась, и орать. Вот он кулачищем и врезал. Я упала, но сумку держу. Тот ногой добавил, прямо в лицо. Теперь здесь отлеживаюсь. Скоро выписать обещали.
— Главное, что обидно… — рассказчица смешалась и отвернулась, пряча слезы. — И отпуск псу под хвост, и к матери не съездила, а теперь и с работы попрут. Да и хрен с ними, — отмахнулась она. — Все одно с такой рожей в кафе не работать. Только народ пугать.
— Ладно, — выплеснув эмоции, женщина успокоилась. — На обед пора.
И уже уходя, добавила: — Меня Верой зовут.
— Вероника, — повторила она, накидывая капюшон на голову.
— Георгий, — отозвался Георгий.
— А по отчеству?
— Да ладно… — ему тоже вдруг стало не по себе, словно самому угодил в лицо грязный ботинок. Он вздохнул, успокаивая нервы: — Вот ведь как… Вчера еще тридцати не было, а сегодня уже за сорок… с отчеством. Поди тут, привыкни.
Он развернулся и пошагал вперед.
— Эй, мужчина. Ты извини, если что, — донесся из-за спины звонкий голос.
Георгий невесело улыбнулся: — Ерунда, я привык уже. Нормально.
Короткая встреча запала в памяти. Георгий даже попытался пару раз выйти во двор с тайной надеждой встретить свою случайную знакомую, увы, не повезло. А вскоре стало и не до того.
Явилось причиной врачебного решения отсутствие паспорта, или его здоровье, и впрямь, восстановилось с фантастической скоростью, только выписали Гошу куда раньше, чем можно было предположить, а учитывая тяжесть его ранения, то и вовсе до неприличия стремительно. Одежду подобрали из неликвидов, сунули в руку тетрадку с эпикризом и проводили на выход. Увы, как выяснилось, демократия — это не только возможность говорить что угодно, но еще свобода жить или помереть.