Горбовский дослушал и сказал:
– Это не сказочка. Это, Евгений Маркович, быль. Не верите?
– Нет, – сказал Женя.
– Спросите Валькенштейна. И поглядите на Диксона. Есть у него шрам на голове? Нет у него шрама на голове. По-моему очень убедительно.
Он помолчал немного и добавил:
– И как вообще, по-вашему, мы смогли выбраться, если у нас взорвался обогатитель плазмы?
– Милый Леонид Андреевич, – сказал Женя, – я бы тоже очень хотел повидаться с нашими потомками. Подумать только, какой путь прошел человек, и как много ему еще осталось идти! Вы знаете, Леонид Андреевич, мое воображение всегда поражала ленинская идея о развитии общества по спирали. От первобытного коммунизма, коммунизма нищих, нищих телом и духом, через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости, к коммунизму неисчислимых материальных и духовных богатств. С коммунизма человек начал и к коммунизму вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, такая, что подумать – голова кружится. Совсем-совсем иная ветвь, не похожая на ту, что мы прошли. И двигает нас по этой новой ветви совсем новое противоречие: между бесконечностью тайн природы и конечностью наших возможностей в каждый момент. И это обещает впереди миллионы веков интереснейшей жизни.
Горбовский промолчал. Кондратьев вдруг открыл глаза, сладко потянулся и сел.
– Философы, – сказал он. – Аристотели. Давайте быстренько помоем посуду, искупаемся и рванем в Золотой Грот. Такого, мальчики, вы еще не видели.