— О чем ты? — нахмурился, уже занесший черный клинок на его головой, Казекаге.
— Об этом, — хрипло произнесли из-за его спины.
В тот же миг тело сильнейшего Казекаге опутали сотни и тысячи живых пут. Живых потому, что это были не веревки и не тросы, но настоящие змеи, по прочности не уступающие ни первым, ни вторым. Как только они закончили свое дело, из зева скальной пещеры появился зев гигантской черной змеи, перехватившей тело Казекаге на уровне груди с помощью мощных челюстей.
А потом, из все той же тьмы, неспешно вышел Орочимару Ясягоро.
— Хорошее выступление, — демонстративно похлопал он Сасори и перевел взгляд на Эбизо. — А это?..
— Дедушка, — ответил Акасуна.
— Дедушка?
— Дедушка.
— Ладно, — Орочимару вздохнул и посмотрел на напряженного Казекаге. — Он все еще жив.
— Я вижу, — сдвоенный взмах руками, и марионетки оказываются подле своего кукловода. — Но это ненадолго.
Железный песок сформировался и разметал змей в кровавый фарш. Но Казекаге уже все понял, — живым ему отсюда выбраться не дадут.
А Сасори победно улыбнулся. Его новый яд начал действовать.
Тайна давно минувших дней
Могила Мито Узумаки была обычной. Ее можно было бы даже назвать простой, но Сенсома никогда не оценивал захоронения по сложности. Они — не задачи, они — последнее пристанище.
Прожив две жизни по половине сотни лет в каждой, он так и не стал религиозен. Его не цепляла ни одна из многочисленных вер шиноби, ни общепринятая Ками, ни сам Рикудо, которого он видел лично, ни даже уникальная и гениальная в своей простоте и безумстве религия Ловена. И тем не менее, сейчас Сенсома сидел перед алтарем на могиле Мито-сама, сложив руки в молитвенном жесте.
Рядом тихо сопела Омо. Она изо всех сил старалась повторить за добрым, но сейчас отстраненно-грустным, дедушкой. Она не знала бабушку, которая умерла, да и не испытывала какого-то особого пиетета к мертвым, она просто находилась рядом с теплым дедушкой. Что, впрочем, не делало ее молитву хуже молитвы Сенсомы.
— Узукаге-сама, — тихо позвала вошедшая Сашими. — Вы спрашивали. Орочимару-сан прибыл.
Сенсома тяжело вздохнул, обозначив, что услышал девушку, и открыл глаза. И его взгляд встретился со взглядом мудрой и цепкой женщины с алыми волосами. Он заглянул прямо в глубь ее чарующих, даже в старости, глаз.
— Что-то произошло, — произнес, наконец, он. — Ушла легенда. Я никогда бы в жизни не подумал, что смогу ее пережить.
— Узумаки долгожители, но не настолько, господин, — вежливо ответила Сашими. — Вам ли не знать.
— Я многих проводил на тот свет, — совсем по-стариковски ответил Сенсома. — Слишком многих. Врагов, друзей, учителей и даже учеников… Это было в порядке вещей. Наша жизнь, жизнь шиноби — она такая. Хм, представляю, как тяжело юхеям…
— Эм, юхеям?
— Не так важно. Просто мысли старого человека. Мысли… о том, кто был еще старше. Мито-сама… она была опытной, мудрой. Ее слова всегда имели вес для нас всех. И даже не из-за положения. Грубо говоря, когда я, Хирузен и остальные стали хоть чего-то стоить, ее положение уже совсем не являлось для нас высоким. Но мы все равно слушали каждое ее слово. И боялись всякий раз, когда она хмурит брови…
Сашими не нашла слов для ответа. Хотя ей и вопросов никто не задавал. Но она все равно бы продолжила разговор — нашла бы те слова для «не-вопроса», но ее отвлек вид.
Математик Боя, сидящий на коленях перед алтарем и внимательно вслушивающийся в себя и в мир вокруг оказался для Сашими неожиданным зрелищем. Зрелищем, несомненно, уникальным, и, очевидно, чарующим, но, удивительно… Тревожным.
— Мы могли бы забрать ее в Узушио, — будто бы невпопад сказала Сашими, тоже вглядевшись в портрет старой Узумаки.
— Могли, но не сделали. А потом она умерла, — спокойно кивнул Сенсома. — А ее тело… Ее тело должно быть тут. В Конохе. В детище ее и ее мужа. Случайный человек даже не узнает, что Хаширама Сенджу был не единственным родителем Листа. Он был стволом дерева, да… Надежным и сильным. А она… Мито-сама была кроной. Украшением вершины и прохладным шелестом разума. Хокаге дал нам дом. Его жена дала нам… воспитание.
Он погладил плечо чуть задремавшей от взрослых разговоров Омо и улыбнулся ей в лицо. Девочка медленно поднялась с колен, скривившись от боли в затекшем теле, но смолчала. Она тоже посмотрела на портрет, но сделала это так, будто бы попыталась отпечатать его вид у себя в голове на всю жизнь.