Ирина разделась и села к зеркалу расчесать волосы, потом, словно забыв о них, достала заветную шкатулку, стала перебирать драгоценности. Примерила длинные жемчужные серьги, они оказались ей очень к лицу. Почему-то раньше это не бросалось в глаза.
И тут Ирина поняла, что и сама изменилась, похорошела. Исчезла синева под глазами, наметился румянец на щеках. Скулы больше не выпирали, заострившийся нос стал просто аккуратненьким и очень приятным, разгладились морщинки на лбу, а волосы… Она прежде не замечала, как необыкновенны ее волосы! Ирина провела ладонью по волосам, и они заструились под пальцами, будто золотое руно.
Внезапно распахнулась дверь, которую Ирина не позаботилась запереть, и в комнату влетела Полина. Девушка была так увлечена переменами, произошедшими с нею, что не услышала топота ее ног.
- Мадмуазель Ирен, пойдемте с нами! Папа привез мне новую куклу! Мы будем придумывать ей бальное платье. - Девочка - Ой, какая Вы красивая сегодня, - вглядываясь, она склонила голову набок, и обернулась за подтверждением к возникшему в проеме отцу. - Правда, папочка? - В непритворном восторге, маленькая озорница схватила Ирину за руку, и, потянув, обернула несколько раз вокруг себя.
Оттого, что ее застали врасплох, Ирина растерялась,
- Полина, перестань, перестань, пожалуйста! – Взмолилась она, хватая с постели тонкий шарф, чтобы прикрыть им грудь в глубоком вырезе сорочки. Девушка чувствовала на себе пристальный взгляд графа, который не в силах был отвести от нее глаза. Общее впечатление, произведенное девушкой на его дочь, заставило его заострить внимание на частностях. В одну минуту он охватил взглядом ее всю, от розовых ноготков на босых ногах, до пушистых завитков на макушке, и увиденное не оставило его равнодушным. Он и раньше обращал внимание не то, что новая гувернантка очень хороша собой, настолько, что он должен был прилагать усилия, чтобы не увлечься. Теперь же он понял, что неизбежное произошло. Даже тогда, когда она закутывала себя в платье, как в броню, он всё равно мог угадать ее формы, мог наблюдать грацию ее движений, слышать переливы ее удивительного голоса. Сейчас, видя сливочно-белую кожу, нежные округлости груди, стройные ножки, просвечивающие через тонкий батист, порозовевшие от смущения щечки, эти руки и плечи, стремящиеся укутаться в прозрачный, соскальзывающий шелк, он понял, что пропал. Прелестнее существо трудно вообразить. Все в ней безупречно и совершенно. Дмитрий знал много женщин, и с некоторыми имел близкие отношения, это были искушенные, холеные дамы, наслаждающиеся жизнью, и не обремененные комплексами. Роскошные тела выставлялись на всеобщее обозрение с такой же гордостью, как новые лошади, драгоценности, наряды, для того, чтобы соблазнять мужчин и доставлять хозяйке удовольствие. *
Наконец он опомнился, и стряхнул с себя наваждение.
- Пойдем, Полина. Мы ворвались с тобой без стука. Пусть мадмуазель Ирен оденется, и присоединится к нам в малой гостиной.
- Только приходите скорее, - Упиралась Полина. Просто наденьте халат. Мы с Аней тоже по-домашнему. А то остынет чай. У нас вкуснющщий торт! Папа привез из кондитерской.
Когда за ними закрылась дверь, Ирен в изнеможении опустилась на банкетку. Только теперь она поняла, что была слишком взволнована и напряжена, изнывая от самого присутствия графа, не ощущая ничего, кроме его неотрывного взгляда и изнемогая под ним. Да что же это такое! Просто наваждение. Господи, она ведь едва одета! Так чему удивляться, что он пялился на нее? Хотя, справедливости ради, следует признать, что он постарался сгладить неловкость, вызванную непосредственностью дочери, и вся сцена не заняла и нескольких минут, но для Ирен эти минуты казалось, растянулись в часы. Девочка, естественно, не поняла неловкости ситуации. У нее еще нет представления о том, что люди стыдятся предстать полуобнаженными перед посторонними, а вероятнее всего то, что она уже не воспринимала Ирен как постороннюю. И в самом деле, пока граф отсутствовал, Ирен чувствовала себя в этом доме все более свободно и естественно, как будто всегда жила здесь. Девушка не знала, то ли радоваться этому явному улучшению их отношений, то ли переживать по поводу излишней вольности.
Однако граф не был так наивен. Он прекрасно осознавал, что ситуация довольно пикантна, и какое-то время, Ирен была уверена в этом, наслаждался ею. Ну что ж, Ваше сиятельство, пусть это останется на Вашей совести! Отгоняя навязчивые мысли, предаваться которым у нее не было времени (в конце концов, она была в услужении у графа, ее обязанностью было выполнять его распоряжения), Ирен убрала шкатулку на место, с сожалением сняв сережки, затянула пояском халат, и появилась в гостиной, когда уже разливали чай. Вообще-то время для чая было довольно позднее, девочкам положено спать, но Ирен оставила свое мнение при себе. Если родной отец не находит в таком позднем чаепитии ничего страшного, то кто она такая, чтобы запрещать ему общаться с дочерьми после недельной разлуки? Ирен сама ощутила, как скучали ее воспитанницы без отца все последние дни. Их вопросам и предположениям не было конца, и Ирен ничем не могла обнадежить их маленькие сердечки.