Дмитрий не отрываясь, молча глядел на девушку. Какая-то незримая нить протянулась между ними, заставляя по-новому вглядеться друг в друга. Она тоже была в ночной одежде, удивительно изысканной для бедной дворянки. Ее волосы подсвеченные светом лампы, струились по плечам розоватым каскадом. Темные длинные ресницы трепетали, ложась тенью на щеки в неверном свете, и приглушали поразительную бирюзу глаз. Домашние шлепанцы, выглядывавшие из-под пенюара были отделаны мехом, что придавало девушке еще больше женственности и мягкости. Ее домашний облик просто сразил графа.
Они были сейчас одни в целом свете, окруженные темнотой. Свеча ограничивала их мир размерами детской спальни. Когда Дмитрий увидел, как девушка касается губами щечки его сына, что-то перевернулось в нем, и будто пелена спала с глаз. Ее нежный голос, напевавший сыну колыбельную, разбередил ему душу. Она была необычайно прекрасна в своей нежности и прелести. Так прекрасна, что его сердце сильно бухнуло в груди, признательное за ласку к своему сыну и в затаенной надежде на ласки к его отцу. Внешне он ничем не проявил своего открытия, не желая пугать ее, ибо сам был испуган поначалу силой своего отклика.
Граф взял руку Ирины в свои. Она поднялась, собираясь уйти, но не смогла двинуться с места, оторвать взгляд от стоящего рядом графа. Он коснулся губами ее запястья. Медленно, почти благоговейно.
- Ирен, я должен извиниться: в тот раз я был пьян. Вы простили меня? – Спросил он тихо.
Ирен молча кивнула.
– Но Вы необыкновенная. Я не встречал еще женщины, к которой меня бы тянуло с такой непреодолимой силой.
Коротко застонав, будто отбросив сдержанность, Дмитрий притянул ее к себе и зарылся лицом в ее волосы.
– Вы можете назвать меня трижды мерзавцем, но когда Вы рядом, я готов потерять рассудок и без вина.
Ирине вовсе не хотелось называть графа мерзавцем. Она не в силах была пошевелиться, когда граф поведя рукой по ее волосам, целовал ее щеки, глаза, лоб, спускаясь ниже, к шее и плечам. Его запах и прикосновение сильных рук, обнимающих ее, породили в ней неведомые доселе чувства. Она сама не понимала, как стремилась к этому. Почему-то ей не было страшно, как в тот раз. Ирен наслаждалась его прикосновениями. Она мучительно ждала и одновременно страшилась его поцелуев.
А Дмитрий приглушённым голосом продолжал свои признания:
- Я не нахожу покоя без Вас. Я не могу не видеть Вас, а увидев, не могу оставаться спокойным. Я не сплю ночами, думая о Вас. – Он готов был задушить девушку в объятьях, и сдерживал себя лишь огромным усилием воли.
– Ирен! – Граф прижал девушку к себе, и долгий уносящий рассудок поцелуй обжег ее губы и превратил тело в дрожащее желе.
Наконец-то она узнала, какой может быть его страсть! Еще минута, и она сгорит в этом огне! Самым странным было то, что она не была напугана. Взволнована, потрясена – да. Но ни ужаса, ни отвращения, до странности, не было.
Лишь остатки благоразумия вернули Ирен на грешную землю. Если она не остановит графа, то неминуемо окажется в его постели. А этого нельзя было допустить. Девушка уперлась ладонями в его грудь, пытаясь высвободиться.
Дмитрий ощутил ее сопротивление и разжал руки. Досада, разочарование, раздирали его на части. Лишь огромным усилием воли он усмирил страсть, овладевшую им. Отвернувшись к окну, чтобы не видеть соблазнительное создание, он пытался остыть.
- Ирен, уйдите. Иначе я за себя не ручаюсь. – Выдавил из себя Дмитрий.
Ирина отступила к двери. Грудь ее прерывисто вздымалась. Встревоженная поцелуем, и в то же время видя страдание графа, девушка хотела его успокоить, найти какие-то слова, утишающие болезненную страсть. Она задержалась на минуту, обернулась., желая утешить, смягчить отказ.
- Дмитрий Сергеевич… - Едва успела вымолвить она, как он, полный отчаянной решимости, схватил ее и сжал, спеленал руками. Не успела Ирен опомниться, как уже лежала в постели в смежной комнате. В графской спальне.