Артём же просто любил своего папу, и Дмитрий отвечал ему тем же. Правда, они, как настоящие мужчины, старались скрывать свои чувства. Однажды граф, зайдя в детскую к сыну пожелать ему спокойной ночи, увидел своего сына в слезах. Малыш ничего не мог объяснить и граф видел, что ребенок не просто капризничает, а по-настоящему глубоко страдает. Безутешные горючие слезы застилали его глаза, а тельце судорожно вздрагивало от рыданий. Он повторял, что мадам плохая и, что он не любит ее, не хочет, чтобы она опять приходила, а затем последовал вопрос, отозвавшийся болью в сердце отца: «Где моя мама? Правда, что я виноват, что она не приходит?»
Граф успокоил сына, но с гувернанткой решил расстаться. Она и прежде не нравилась ему своей сухостью в отношении детей. Даже ее внешность производила унылое впечатление. Одежда неизменно черного цвета сидела на ней как на вешалке, зализанные волосы были так туго стянуты на затылке, что кожа на ее лице, казалось, лопнет от малейшего мимического движения. Может быть, оттого мадам никогда и не улыбалась сама, и не терпели в детях проявлений радости, безжалостно подавляя в зародыше предпосылки к веселью. Считалось, что вести себя непосредственно, значит, вести себя неприлично. А любая живость в поведении детей расценивалась как предпосылки к баловству, которое обязательно плохо кончится. Конечно, зачастую так оно и случалось, шалости то и дело кончались обидами и слезами от разбитых при падении коленках и порванных платьях. Мадам неизменно оказывалась права, и даже выговаривала графу за то, что он потакает дурным наклонностям детей. Наверное, она больше знала о правильном воспитании детей, но сами дети ее боялись и ненавидели.
Девочки кое-как терпели свою гувернантку, как неизбежность, а вот более непосредственный ребенок взбунтовался. Ну что ж, вперед наука: если не хочешь, чтобы дети выросли такими же сухарями, выбирай воспитателей получше.
Теперь вот гувернантка сама нашлась. Но у графа было неспокойно на сердце. В нем уже крепло предубеждение к новой «мадам Дюран».
Глава 2.2
Однако, когда на следующий день она вошла в комнату, все его мрачные мысли сразу куда-то улетучились. Тем более, что предшествующая беседа с князем Шавриным прояснила судьбу девушки. Она была женой того самого неудачника-дуэлянта, сплетни о которой накануне гуляли по бальному залу. Родители мужа не признали их брак, и теперь женщина осталась совсем одна, без средств к существованию. Ее родители, по слухам тоже отреклись от нее после бегства из дома. Ее и женщиной-то называть было нелепо. Да и женщиной ей назвать язык не поворачивался - совсем молодая девушка, лет восемнадцать будет ли?
Она стояла перед ним, нервно стиснув руками сумочку. Шляпка, которую никто не предложил ей снять, частично скрывала черты лица, но не могла скрыть его бледность.
Графу вдруг пришло в голову, что она действительно нуждается хотя бы в нормальном питании. «Нет, худой ее назвать, пожалуй, нельзя», - подумал граф, вспоминая о худобе мадам Дюран, как о некоей решающей характеристике при найме новой воспитательницы детей. Правду говорят, что худые люди обычно не отличаются добротой. Однако, у мадам было неплохое образование и рекомендации.
- Вы говорите по-французски, мадам? – Осведомился Дмитрий, сразу взяв «быка за рога».
- Почти в совершенстве, Ваша светлость. Я три года жила в Милане… С матушкой. - Прибавила она, подняв наконец глаза.
Хоть он и не благоговел перед нацией лягушатников, но, что поделать, не знать их языка считалось дурным тоном. Вернее, хорошим тоном считалось ввернуть парочку фраз в светском обществе. И вот ведь до чего русские привыкли себя принижать: наподдали не так давно Буанопарту, разорившему Москву и юг России, убившему тьму русских, дошли до Парижа. Но всё перечёркивает стремление не отстать от моды, законодателями которой признаны французы!