— Да блять, — Шани, спустя минуту, все же умудрилась полноценно закурить и расслабленно откинулась на сиденье, вжавшись затылком в мягкую обивку.
Глушить мотор она так и не стала, но вместо этого, пораскинув мозгами (или их остатками) заблокировала двери, продолжая мрачно курить. Серые хлопья пепла падали ей прямо на платье и ноги, откуда Шани их раздражённо стряхивала, пачкая пальцы в серебре остывшего огня. С каждым мгновением ей становилась все жарче и жарче, ночь душным одеялом кутала тело в кокон духоты, пока Шани все-таки не стащила вниз кружевной ворот, обнажая гладкое белое горло.
— Просто пиздец.
Сигарета горела на губах вкусом остывшей соли и текилы, пока Шани в мрачноватом возбуждении размышляла о своей дальнейшей судьбе — не так уж и далеко она уехала, вампиру (а особенно взрослому и наверняка чертовски разгневанному) не составит большого труда догнать её.
Она затянулась сладким дымом ещё сильнее, впуская его в лёгкие вместо дыхания, и это было все так же прекрасно, как и в первый раз.
Люди по обыкновению разрушают тела ради душевного спокойствия, вампиры — исключительно ради плотского удовольствия. Шани именно из этой категории — развлечения в любое время суток, даже если вам в любой момент могут надрать симпатичную задницу, обтянутую вульгарным полупрозрачным кружевом ткани, которая скорее показывает, чем скрывает. И которая задралась по самое не могу, демонстрируя длинные белые ноги с разводами мерцающих звёздочек-блесток на коже.
Пора получать по ушам за свои игры. Вот такие дела, детка, перевод игры на более сложный уровень и всякое такое, простите инструкцию и проконсультируйтесь с врачом перед применением.
Её размышления прерывает короткий стук в окно и гневные ругательства. Снаружи, естественно. Шани быстро докуривает злосчастную вишневую сигаретку и нагло тушит окурок о приборную панель, совершенно не опасаясь расплаты за содеянное. И раскаяния тоже не испытывает — как иначе можно объяснить факт наглой демонстрации среднего пальца в неприличном жесте и последующий поцелуй ногтя на этом же самом пальце, но с таким сучье-довольным выражением лица невинного ребенка, что у Ника конкретно сносит башню.
— Боже блять!
Однако, последующее вырывание запертой двери (с мясом, без жалости и сострадания), заставляет Шани изумленно присвистнуть в полнейшем обалдении — хрип гнущегося металла, звон бьющегося стекла, и…
И бесцеремонные наглые руки приёмного отца выволакивают её из гостеприимно-рваной дыры автомобиля, вытаскивают наружу и швыряют из духоты в холодок ночи; Шани изумленно хватает ртом воздух, будто задыхается от удивления.
И тело — горячее, закованное в условности одежды, тяжело и неожиданно сладко придавливает её к задней двери машины, будто Ник хочет размазать её в прямом смысле этого слова.
Шани выдыхает остатки сладкого лавандового дыма ему прямо в лицо скользящей самодовольной усмешкой.
— Привет, папочка. Соскучился по мне? Я очень-очень сильно!
Она ожидаемо нагло прижимается плотнее, почти вызывающе, в совершенно заигрывающем жесте, будто делает это в такт беснующемуся возбуждению. Умудряется вытянуть хрупкое запястье из жёсткой хватки и небрежно подцепить длинным алым ноготком мужской подбородок и подтянутся, чтобы поцеловать. Но вместо поцелуя — совсем не больной, даже ласковый укус за нос, которым Шани награждает своего родственничка в привычном ей кокетстве.
От неё пахнет дымом и ночью, а на длинных растрепанных волосах блестят звезды жемчужных заколок.
— Черт побери, я очень зла, — Шани выгибается под Ником, устраиваясь поудобнее, чтобы он не давил на неё весом так сильно, — представляешь, узнать о тебе хоть что-то, всего парочку незначительных — это целый охуительный квест на выживание, умение шантажировать и принуждать к сотрудничеству. Спасибо, папаша, больше я так делать не буду, потому что список твоих бывших девушек привёл в ужас даже меня.
Дерзость — её второе имя, именно поэтому Шани демонстрирует свою возросшую нахальность потоком яркого остроумия даже в такой (практически пикантной) ситуации.
И задравшееся платье её не волнует — ну, в конце концов, оно и так не особо длинное, а теперь Ник всего лишь через пару резких движений и вовсе попадёт на демонстрацию её яркой татуировки (тонкая гибкая змея с распахнутой ядовитой пастью, погремушкой на гнутом хвосте и золотыми глазами, ползущая вниз по молочно-белому бедру) и нижнего белья (алое кружево, золотистые нити в шелковой ткани, отсутствие бюстгальтера — проходите, мы вам чертовски рады). Тем более, лет семь назад она занималась подобным — когда дефилировала на подиуме в одном шелке да кружеве. Сейчас дела обстоят не лучше.
— Злишься из-за своей тачки, отец мой? — Шани лукаво щурит золотисто-горькие глаза, пряча за тенью длинных ресниц нахальную усмешку, полную потаенного удовольствия.
— Если что, то мне очень-очень стыдно, но чего ты ожидал, в самом-то деле? Тебе ли знать, что у меня больше и ничего нет, кроме дурной головы и вредного характера.
Шани его наконец-то целует — в щеку, естественно, скользнув губами по мужской щеке с лёгкой щетиной, и, естественно, запачкав остатками неслизанной нюдовой помады. Дурная, как есть дурная!
— Эй, может, отпустишь меня? Обещаю, я никуда не убегу, но мне слегка тяжело под тобой. Слезь уже, или я подумаю, что ты меня совращаешь.
И, не дожидаясь последующего ответа, Шани плавным текучим движением забрасывает ногу ему на бедро.
========== 3. ==========
Исчезновение — это именно то полезное умение, которое иногда может потребоваться даже самому скучному человеку (ну или вампиру, если на то пошло). На самом-то деле Шани искренне считает, что скучных людей не бывает, а чужое занудство — сплошные выдумки, и в этом (как и в многом другом, что забавно) она действительно права. Не бывает скучных людей, но бывают вещи, которые их такими делают: быт, равнодушие, усталость, ханжество… Перечислять можно часами, но главная особенность скуки в том, что иногда нужно просто убрать эту мелкую гравировку обыкновенной серости с себя, и тогда все изменится.
Мир покоряется только тем, кто этого желает. Чтобы его заполучить, нужно лишь стать самим собой — тем самым аморально-парадоксальным существом с распахнутой настежь душой и умением любить самого себя в ритме танца, потому что иначе все старания пойдут насмарку. Нужно просто полюбить себя — свой цвет глаз и волос, свое телосложение, переливы своего голоса, шрамы и родинки, незначительные и значительные недостатки, шероховатости и грубости характера; нужно просто полюбить себя. Только тогда мир признает тебя достойным и полюбит тебя в ответ, ведь по-другому не бывает. Если ты себя не любишь, то тебя не любит никто, вот в чем вся соль этой совершенно не смешной, но зато очень правдивой шутки.
Шани себя любит. Ей, на самом-то деле, нельзя себя не любить, потому что в противном случае вся её жизнь не стоит никакого смысла; потому что если она не любит себя, то к чему все эти поверхностно-легкомысленные игры? Зачем смена имён, облика, языка и квартир; зачем вечно мчаться на встречу к ветру с растрепанными волосами; зачем танцевать полуобнаженной у барной стойки под градусом; зачем… Зачем тогда жить?
Незачем. Тогда все не имеет смысла, который худо-бедно, но обретался в её существовании до этого откровения. Вот в чем дело на самом деле — в ней самой и в любви к себе.
Люби себя, Шани. Люби той отчаянной и безумной любовью безнадежно-безудержно влюбленной в саму себя; оставляй вульгарно-яркие отпечатки губной помады на чистом зеркале; стаскивай с себя мишуру разноцветного шёлка, ради того, чтобы продолжать оставаться собой и любить себя. Так, чтобы сумасшедше и взахлёб; так, чтобы горло сводило от смеха или стонов вперемешку с горчащим удовольствием; так, чтобы проживать каждый день как последний.