— Лют, скажи, — протянул Батур, глядя на меня как-то странно.
— Да?
— У всех твоих друзей такая… своеобразная удача?
Я не нашёлся что ответить. Но задумался. Недолго, потому что снаружи начиналось какое-то копошение. Купцы беспокоились за свою предводительницу.
— Ты сможешь убедить их отдать товары, если я верну деньги? — на всякий случай спросил я.
Если получится решить проблему быстро и без особых трудностей, мне такое только на руку. Благополучие купцов меня не сильно интересовало, а вот за свои вещички я волновался. Особенно за сумку, которую забрал Тамай Саяд.
Конечно, был и запасной план, подготовленный на всякий случай ещё в темнице. Но почему-то пробовать его не хотелось раньше времени.
— Нет, — помотала головой Злата. — Они уверенны в своей правоте и готовы загрызть любого за медную монету. В их головах товар уже распродан десять к одному на рынках Велизара.
Мда. Купцы мечтают практично и крепко. Ещё снаряжая обозы в путь, они чётко представляют, как вернутся во много раз богаче. И отказываться от этого очень не любят.
— Значит, будем думать, — решил я.
Злата снова кинулась мне на шею, шепча благодарности, а затем встряхнулась и опять приняла облик благородной госпожи и позвала купцов в свои покои.
Жимир Малович одарил меня недоверчивым прищуром и встал на своё место. Второй купец, которого звали Поспехом Кесметовичем, глядел исподлобья, скрестив руки на широкой груди. Остальные купцы не особо выделялись из общей толпы, но полностью поддерживали этих двух вредин.
— Лют Путешественник любезно согласился выступить от нашего лица перед жителями Мадальталя и обещал разрешить спор самым доступным и приемлемым способом, — объявила Злата-Антонина.
— А какого роду-племени ты, Лют Путешественник? — вдруг спросил Жимир.
Гадёныш. Всё-таки прикопался!
Однако мне даже не пришлось сочинять. Злата справилась так, что лучше и не придумаешь.
— Лют Путешественник принадлежит к древнему, глубоко уважаемому роду, господа, — строгим голосом сказала она. — Мне он открылся, но предпочёл держать своё происхождение в секрете на время путешествия. Надеюсь, моего поручения за него вам хватит, Жимир Малович?
Жимир виновато потупил глаза. На него теперь устремились осуждающие взгляды. Мол, что за неосторожность! Понятно же — человек правильный. А что не хочет сообщить, почему именно он правильный, так это его личное дело.
Заострять на этом внимание не хотелось, поэтому я поспешил сменить тему:
— Господа! Надеюсь, мне не придётся вам объяснять и, уж тем более, убеждать, что безо всяких уступок покинуть город не получится?
Недовольный гомон едва не заполнил помещение, но я прервал его в зародыше:
— Нет, безусловно, в ваших силах одолеть и городскую стражу, и гвардию местного князька, который так боится варгийского оружия, что до сих пор не высунулся из своего гнезда… — Заглохший недовольный гомон возродился согласными возгласами. — Однако Мадальталь — город всем нам полезный и нужный. Стоит смотреть в будущее, ведь это не последнее ваше путешествие. И в будущем лучше вернуться сюда добрыми друзьями, а не врагами, потерявшими прибыль ради сиюминутной выгоды.
Этим дуракам следовало сначала подсластить ложку с лекарством. А то слишком уж морды недовольные. Пусть кичатся славой, к которой не имеют никакого отношения, хотя сами понимают, насколько я преувеличил.
Князь Мадальталя не вмешивался потому, что его гвардия умела разговаривать только языком стали и магии. Словесные сражения — удел толмачей и торговцев. А если они не справятся, тогда уж и воины вступят в дело. Но в таком случае миром спор точно не закончится, а купцы войдут в летописи, как мученики и предвестники новой войны. Быть может, даже поимённо.
— И что ты предлагаешь, Путешественник? — буркнул Поспех. — Мы честно заработали своё. А что асмаридцы дураки — так это не наша вина!
Я ещё не придумал, что делать. Мысли лихорадочно крутились в голове, но пока всё было не то. Ответить сразу вряд ли получится, а оставлять этих людей вариться в собственных думах опаснее, чем наблюдать за молчащей женщиной.
Как-то один случайно встретившийся мне мудрец поделился недурной мыслью. Мол, если женщина начала молчать, значит, она начала думать. А надумать она может очень много всего. Конечно, необязательно плохого, но риск слишком велик, а вероятность благоприятного исхода маловероятна.