а, она требует слов. Слова — ничто. Я же здесь, я же все еще с вами, говорю. Так чего же вы еще хотите? И останусь с вами. От негодования едва не задыхается. И это все? Одолжение мне делаете? Настя, прошу, верните ноутбук на бор…. Плюх! Швыряет со всей силы в воду, придавливает ногами. Пока сталкиваю ее, пока нахожу на дне в мутной воде коробку, та уже отключилась. Хорошо хоть, не в сети был. Сумасшедшая! Да мы бы тут сварились заживо в воде на электричестве. А ей плевать! Разве не отказалась она от всей своей прошлой жизни ради меня? У нее было все — возлюбленная, размеренная жизнь… Теперь же — ничто. Даже меньше, чем ничто. Лживый мужик! Послушайте, это не совсем соответствует дейст… Настя берет быка — и не за рога, как сделала бы любая идиотка, — а за кольцо в носу. Поеду я с ней в Москву, или нет? Да, говорю. Отлично. Буду я изменять ей или… Нет, говорю. Слова мои тверды, или… Очень тверды, уверяю. Откуда‑то появляется папка. Печати, ручки. Вот мы уже в костюмах. Вспышки фотокамер, золото палаты Кремля, а может, это скромное убранство Белого Дома? Толкает в бок локтем. Улыбаемся, шутим в видеокамеры заранее заготовленные экспромты. Подписываем договор на триста страниц. Успокаиваюсь. То была не истерика. Обычный женский фокус. Нанести как можно больше повреждений врагу, чтобы торговаться. В роли вечного врага — любовник. Будущий, стало быть, муж? Шутил ли я, когда предложил ей выйти за нее? Нет, просто под влиянием момента… Не поймите неправильно, взвизгиваю! Ситуация угрожающая. Вот‑вот, останусь без Насти. Минус жена, минус прелестная продавщица мрамора — адрес‑то я не запомнил, а ноутбук испорчен! — останусь один. Кому такой нужен? Приходится соглашаться на все. Значит так… Вот здесь и здесь подпишите… Она считает что, — коль скоро уж я разбил ей жизнь, — то несу ответственность за нее в дальнейшем. Пока смерть не разлучит нас. Да, но я все еще женат, у меня и штамп в паспорте красуется. Словно засос на шее жеребчика с первых курсов. Настя смотрит подозрительно. Небось, бабником вы уже тогда стали, спрашивает. Отнекиваюсь. С браком все решается очень просто. Она желает, чтобы мы поженились сегодня ночью, а отметили свадьбу завтра, в Афродисиасе. Что?! Я что, оглох? Анастасия, я же сказал вам, что… Это решаемо. Каким образом? Мы сегодня же вечером пойдем к священнику местного храма — это называется мечеть, Настя… — неважно, как он называется, и примем этот их, как его, муслам. Ислам? Мусульманство? Ну, да, кому они тут поклоняются! Неважно. Важно, что она слышала — им достаточно три раза сказать «я с тобой развожусь» и разводят. Соответственно, три раза вякни «я беру тебя в жены», и ты женат. Причем все оформят по закону! Сижу, ошарашенный. Даже отлить не могу, уж больно напряжено все тело. Все так быстро решается… С вами по‑другому нельзя, довольно констатирует Настя. Вы лишь с виду мужчина решительный, а на деле плывете по течению, как водичка по скалам. Встретите преграду? Утекаете в сторону. А если за вас решают, сдаетесь. Вот я и решила. Да, но смена религии дело не совсем… Не я ли рассказывал ей, как перешел из православия в католичество? Да, но… Так какая мне разница? Если захочу, смогу перекреститься уже дома. В Москве. Как это называется? Воцерквиться? Вернуться в лоно церкви? Кстати, о лоне. Хочу ли я его? Если да, почему бы мне не заткнуться и начать обсуждать детали завтрашней свадьбы? Потому что. Если. Я. Сейчас. Не. Соглашусь. Она. Встанет. И. Уйдет. И. Никогда. Больше. Не. Даст. Мне. Залезть. Себе. Под. Юбку. Вот так. Я человек простой, примитивный даже, она поняла. Готова мириться. Соответственно, и выбор у меня простой. Чтоб понял. Мохнатка? Брак. Нет брака? Нет мохнатки. Гендерная формула, дважды два для чайников. Капитулирую. Соглашаюсь на все, уж больно угроза страшна. С интересом представляю новую жизнь. Предупреждаю, что вынужден буду побывать в Кишиневе — я еще и отец, — уладить кое‑какие… Она не против! Лихорадочно прикидываю, попадаю ли в назначенное время, к назначенному месту. Встреча с продавщицей мрамора! Видно, что‑то такое в глаза мелькает. Настя с улыбкой сообщает, что оставит мне компанию. Она никогда не бывала в Кишиневе. Вот здорово будет посмотреть! Стенаю при мысли о расходах… Что, меня не устраивает? Ладно… Настя хлопает в ладоши, из‑под фонаря — бассейн опустел, мы заболтались за полночь, — к нам бросается тень. Это спасатель. Только он уже не молодой турок, он негр. Огромный эфиоп с кривой саблей. Золоченый пояс, медная серьга в оттянутом ухе. Сверкают белые зубы. Муамар, велит ему Анастасия — волосы ее завиты по последней римской моде, — утопи господина. Эфиоп бросается в чашу бассейна. Слава Богу, поскальзывается! Верещу, скачу зайцем. Шансов никаких. Настя смеется злорадно, кричит, что сейчас за дело возьмутся мурены. Они тут как тут! Скользкие, толстые твари с зубами, острыми и кривыми, как рыболовные крючки. Загоняют меня в угол. Настоящую облаву организовали! Отступая, падаю, а тут и эфиоп подоспел. Хватает меня за глотку, давит вниз, белки глаз, словно яйца вареные, одно отличие — красные прожилки… Задыхаюсь, колочу руками, пищу. Пощады, пощады! На все согласен, госпожа! Поедем, куда скажешь, сделаем, что велишь. Хлопок Насти. Эфиоп, обернувшись преданным слугой, бережно вынимает из воды. На руках относит к бортику. Обтирает полотенцем, подает воды, меряет пульс, трогает лоб. Все ли в порядке? Навожу резкость. Лежу у бортика, спасатель хлещет по щекам. Видно, от горячей воды обомлел, упал в обморок. Сажусь, раня ягодицы и спину. Так наплескался, что кожа скрипит. Настя треплет по щеке. Ну, что, накупался, милый? А теперь — по исламчику!