Грот Афродиты
Грот Афродиты оказался, — как и все легендарные достопримечательности мира, — фальшивкой для туристов. Голубая плитка, прозрачная вода, пальмы и оранжерейные цветы, растущие на лианах, что робко тянут свои зеленые гибкие тела к щедрому летнему Солнцу… Но нет. Это все новострой. В 1982 году в Анталию приехал добрый доктор Ганс Гонтмахтер. Он был толст, он пускал газы в воду. По подбородку его тек жирный соус, в руках он сжимал чемоданчик, обитый кожей погибшего в Дахау еврея. Перстни на его пальцах украшал белоснежный жемчуг. То были зубы нелегального рабочего из Турции. Именно он рассказал нашему доброму доктору, — тот обожал оперы Вагнера, конечно, — о райском местечке на берегу Средиземного моря. Туризма тогда не существовало. Ничего не было! Была кучка ополоумевших от осознания собственной важности генералов в традиционных турецких штанах, которые выглядят так, словно владелец в них кучу наклал. О, колорит, о, я‑я. Что еще? Военное положение, очередной переворот и ракеты «земля‑воздух», нацеленные на Советский Союз. За это Советский Союз нацелил на Турцию свои ракеты «воздух‑земля». Все очень запутанно, в общем. Всех тошнило друг от друга. Восьмидесятые! Эпоха невинности. Свинг‑клубы еще не появились, сексуальный туризм был отголоском прошлого, когда плантатор загибал девчонку посмазливее прямо на грядке. Вырви‑ка морковку, сладкая. О‑па! Сюрприз. Как тебе?.. В Стамбуле, прямо в Босфоре, плавали кучи мусора. Золотого Рога не существовало, воду осушили, на земле устроили свалку. Конечно, над ней гордо реял турецкий государственный флаг! Доктор Ганс покачал головой. Правительство Германии покачало головой. Первые три тысячи немецких туристов покачали головой. Нихт, нихт (нет — нем.). Турецкий человек, яволь, любить порядок, не любить мусор, свалка не понимать, нихт. Дитер Болен, шнапс, тихий, размеренный отдых, я‑я. Доброжелательные турки взяли под козырек. Это долгий опыт сотрудничества. Дедушка доктора Ганса учил дедушек Мустафы ходить под ружьем в Первую Мировую. Всякое случалось в прошлом. Но все это уже в и прошлом. Дорожки подмели, Золотой Рог очистили, залили туда чистейшей воды, Босфор отхлорировали, и специально для простодушных немцев, жаждущих — я‑я, — больше мирового пространства, вылили из бетона храм Святой Софии. Так, чтобы всем места хватило! А потом еще и гигантских глыб в Дидиме накидали. Немцы только диву давались. Вроде бы, все они из Турции вывезли, когда Шлиман тут околачивался, ан нет, гляди еще сколько. Немцы — бережливый народ. Из России тянули хлеб, из Персии — нефть, из Турции — древности. Туркам все равно. Это не их древности. Они тут гости. Очень гостеприимные гости. Ради немецких туристов построили отели. Аутентичные древние мечети. Настоящие замки крестоносцев. Гавани, куда ступала нога Македонского. Античные города. И, наконец, грот Афродиты. Тот самый, в котором я оставил туристов. К настоящему гроту он никакого отношения не имел. К настоящему их и не приведешь, понимал я, ступая за Анастасией по грязным камням. Пещеру превратили в мусорную свалку. Валялись бутылки «Пепси», но «Колы» я насчитал больше. Турция — страна традиций! Об одну из бутылок споткнулся, подвернул ногу. Ударил стопу боком. Дьявольская боль! Проснулась подагра. Гадким зверьком уселась на стопу, начала с аппетитом грызть кости, обсасывать их. Уймись, сука проклятая. Как на грех, в пещере темно, только откуда‑то издалека свет брезжит. Словно утро в кошмарном сновидении. Куда вы меня ведете, Настя, взмолился я. Сами все увидите. В такой‑то тьме? Здесь же настоящая помойка! Пойдемте лучше полежим в горячие термальные воды. Они воняют, ваши воды. Тухлым яйцом. Это полезно, сероводород, знаете. Почему все самое гадкое объявляют самым полезным? Я, Настя, не несу ответственности за этот мир. Настоящий мужчина нес бы. Настоящий мужчина это Атлант, он подпирает небо, пляшет на черепахе, играючи перекатывает мускулами. Ну, приосанился я, мускулы и у меня есть, даром я, что ли, в зал ходил. Боюсь, мускулы это единственное, что в вас от мужчины. Я остановился. Скандал? Но мы ведь и недели не вместе! Впрочем, чего же еще ожидать, я ведь не гомосексуалист, и должен понимать, что женщина рано или поздно закатит сцену. Темно, лица не видно. Лишь фигура белеет. Анастасия, уйдем отсюда, здесь отвратительно пахнет, кажется, местные пастухи приспособили пещеру под свои нужды в самом низменном понятии слова нужда. Потерпите! В чем дело‑то? Почему вы так холодны? Я все слышала, прошипела в меня Настя. Вцепилась в руку кошкой, потащила за собой к свету. Я заковылял, взмолился — легче, прошу вас, у меня, кажется, снова приступ. Какой вы… развалина! Поделом вам, скотина вы этакая. Анастасия?! Я все слышала, повторяю! И видела! О чем это вы, сказал я, спотыкаясь. Да когда же кончится эта помойная пещера? Я слышала, как вы от меня отказались! Пару шагов я промолчал, пытаясь что‑то придумать. Решил б