ости всякого физического труда, и не эмигрировал в бочку. Сад этот, — где мы уснем, слушая пение райских птиц, купленных местными садовниками по настоянию самой Семирамиды, по ошибке «перемещенной» летописцами в засушливый Ирак, — представляет собой гигантскую пятиконечную звезду, видную с неба. Можно будет и на воздушном шаре подняться? Конечно! Пятьсот долларов… Количество желающих подняться на шаре над несуществующим садом Афродиты сокращается до нуля. Вспоминаю о геометрии. Если кто помнит теорему Эвклида… Да‑да, что‑то такое. Все кивают. В общем, Эвклид доказал ее здесь же, когда увидел закономерности между аллеями фиников и строго перпендикулярными им аллеями апельсинов. А что, тогда уже выращивали апельсины? Разумеется. И картошка, и бататы. Вообще, в истории многое напутано, многое лишено оснований, мы много не знаем… Как писал Гомер, если многое, мой друг Гораций, что неизвестно Софоклу и Сократу, то бишь, нашим мудрецам. У всех понимающие лица. Все согласны со мной. Ох уж, эти мудрецы. Заглядываю мельком через плечо Насти. Вижу — «себестоимость проекта по возведению одного заведения общественного питания на дороге Анкара — Стамбул оценивается примерно в…». Наукообразная чушь от человека, в руках пары банкнот не державшего. Сначала за нее платила подружка‑лесбиянка, теперь я. К чести Анастасии, она не транжира. Просто понятия не имеет, что такое деньги, как их зарабатывать. Соответственно, и тратить не научилась. Но я отвлекся от города‑утопии, от Афродисиаса. Образ его бледнеет, сквозь него проступают унылые каменистые пейзажи окрестностей Эфеса. А раз такое дело, следует приналечь. Я выдумываю священный источник Геры, бьющий в высоту на десять метров, это чистейшая ключевая вода, в которой оживают даже дохлые рыбы. Один глоток омолаживает на пять лет. Далее — храм Зевса. Там статуя Вседержителя до сегодняшнего дня такая, какой ее создал… Пракситель! Но уже не тот, а другой. Пракситель Неизвестный. Вероятно, Эрнст. Мы не знаем, ведь согласно летописям… Важное другое, нахожу я безошибочно слабое место группы. Драгоценности, которыми украшена статуя. Голова Зевса золотая, усы — из серебра, шея — бронзовая, кулаки — медные, вместо глаз сияют самоцветы, трон изготовлен из слоновьей кости, трезубец — из красного золота. Помост — деревянный. Когда в здешних местах победило христианство, Константин Великий велел сбросить статую в море, и тащить баграми до самого побережья Европы. Драгоценности! Вот что важно. Украсьте сапфирами любой кусок дерьма, и вокруг него столпятся тысячи людей, круглый год. Оставьте Венеру без рук во дворике, под платаном, осыпающимся листьями и корой, и богиня останется сиротой, замерзнет, переминаясь с ноги на ногу. Что там мрамор? Туристу драгоценные камушки подавай! Так вот, этого самого Зевса толкали до самого Кипра, а потом… Он исчез! Испарился. Невероятно, но факт. Об этом свидетельствует «Эллинский комсомолец», самое популярное издание того времени. Конечно, у них выходили газеты! Печатались на тонком мраморе. Как по‑вашему, если они мохнатку изнутри могли в мраморе высечь, что им какой‑то газетный листок? Потом, конечно, перешли на папирус. Экономия камня. Так вот, Зевс из драгоценных металлов. Мечта цыганского табора. Он, исчезнув в Средиземном море, объявился, где бы вы думали? Ровно на том же месте, откуда его сбросили! В Афродисиасе, городе‑мечте, городе‑призраке! Восторженный вздох. Аплодисменты! Только украинские туристы смотрят с подозрением. Что‑то такое они уже слышали… Плевать! Я уже вошел в раж. Афродисиас то. Афродисиас се. Афродисиас помазан медом! На него слетаются мухи и пчелы со всего известного в античности мира! По нему бегают золотые муравьи Геродота. Их жрут своими песьими головами одноногие уродцы, описанные Геродотом же. Кстати, Геродот — уроженец Афродисиаса. Богиня отметила его гибким языком, способным ублажать сразу пять женщин. Одновременно! А он, дурак несчастный, не так понял, и употребил свое мясо без костей на всякие якобы исторические труды. Наслушался египетских баек. К счастью, двое великих уроженцев Афродисиаса же, — я говорю о Светонии и Плутархе, — все исправили. Недалек был день, когда их великий ученик Тарле поставил точку в споре титанов. Сам поехал в Египет, а там и в Алжир, Марокко, Нигер, спустился в самый центр Черного континента. Настоящий вояж au bout de la nuit (путешествие на край ночи — фр.). Он не нашел в Африке ничего, кроме сарая, где лежал усталый, умирающий от сифилиса француз. Бодлер? Селин? Рембо? Что‑то в этом роде. Француз умирал под хор древесных лягушек. Они квакали. Вот так. Quoi qu’il en soit (как бы то ни было — фр.)! Шмяк! Автобус бросило в сторону, я увидел, как летят бутылки с водой, сумки, туристы, как Настасья, закрыв блокнот, совершенно спокойно вцепилась в ремень, которым, почему‑то, пристегнутась… Замедленная съемка кончилась. Нас раскрутило волчком, бросило из стороны в сторону. Автобус замер. На самом краю обрыва метров в пятьдесят высотой. Красивейший вид открывался отсюда. Мы видели море с разбросанными по нему островками, как если бы парили на крыльях зевсова орла. Мы на них и парили. Просто Зевс велел орлу обернуться горой.