рода в этом цеху старательно старят, как фальшивомонетчик — якобы древнюю монету. Уже отсюда, объясняет мастер, все эти «древние развалины» развозятся по всей стране, и, как он уже упоминал, по миру. Я восхищен масштабом работ. Возвращаемся в первый цех. Факелы чадят, я различаю лишь глаза на темной маске лица моего провожатого. Особняк! Он подарил мне его. Показывает особняк, настоящий складной дом из мраморных плит, перекрытий, перегородок. Записывает мой почтовый адрес. Я получу этот древний римский особняк буквально через несколько дней. Даром! Не нужно напрягаться, амиго! Он, мастер, все прекрасно понимает, что же поделать, если я в Турции. А теперь мы должны прощаться, ведь я уже возле самого выхода. Долго жму руку человека, вот так, без подвоха проведшего со мной почти час, выхожу по светящемуся вдали коридору, попадаю к агоре. Когда пытаюсь заглянуть обратно, дорогу преграждает охранник в синей форме. Нет, нет, гора вовсе не полая. Тут просто маленькое помещение для охраны. Демонстрирует. И в самом деле, никакой пещеры, никакого завода. Чертовщина, да и только. Нет, дальше он меня не пустит, в городке и так случилось ЧП. Час назад зарезали девушку, прямо в заброшенных стенах особняка Титуса. Вот так. Кровь почернела и спеклась в считанные минуты, жара же. И вообще, уж больно я подозри… Соскакиваю вниз. Смешиваюсь с толпой снова, растворяюсь в ней, как песок в течении. В это время над безоблачным небом — жара под сорок — Эфеса начинает звучать пафосная, пошловатая, чересчур торжественная музыка. Гиды, перекрывая ее и гул толпы, извещают группу о том, что начинается стилизованное представление для туристов. Бои гладиаторов, прямо на арене амфитеатра. Всем расчехлить фотоаппараты! Что же, пройдусь к амфитеатру. Тем более, пора и свою группу найти. Смотрю в стены, в плиты под ногами, не хочется встретиться взглядом с Анастасией. Но ей не до меня. Чертовка уселась, смеющаяся, прямо на трон посреди амфитеатра. Группа вся расселась на первом ряду! Улыбается задумчиво Сергей, обнялась крымская парочка, витает над нами дух фотографа, перетирает зеленые листочки между пальцами редактор журнала для поклонников Флоры, заполняется за их спинами амфитеатр. Настю задрапировали в красную пыльную простыню, и посадили играть императрицу. Конечно, облапали уже раж десять, если не больше. Интерактив — будущее мероприятий! Позади трона скачут гибкими наложницами десятка три танцовщиц из какого‑нибудь фольклорного ансамбля. Вечером они станут изображать рабынь сельджуков из Анатолии, а утром полетят на Мраморное море выдавать буги‑вуги и рок‑н‑ролл для европейски ориентированного миллионера из Стамбула на его личном острове. Средиземноморье! Все тут притворяются, все тут актеры, и я не исключение. Как и те парни, что на самой арене выстроились друг напротив друга. Языки на плечах, пот ручьем. Жара! Пластиковые доспехи тают на Солнце, пахнут химией, из‑под тени колонн, тоже высунув языки, глядят на удивительных приматов собаки Эфеса. Гремит музыка. Слащавый голос объявляет, что — ради прекрасный императриц, слющи, с белый белый кожа, слющи, дай телефонщик, слющи, — сейчас мы станем свидетелями настоящего боя гладиаторов. Обратите внимание на арену. Она опущена на два метра от первых рядов, чтобы дикие звери и гладиаторы не могли добраться до зрителей. Смотрю вниз, и начинаю беспокоиться. Рычит в дальней галерее тигр. Что, что такое?! Трубит слон. Шумит на сидениях толпа в белых тогах. Куда подевались все китайцы? Или все‑таки Александр дошел до Океана? Или пропавший римский легион смог таки расколошматить волосатых гуннов своей неумолимо жрущей время черепахой? Друзья! Распорядитель в белоснежном одеянии выскакивает на арену, крутится, и убегает, успев прокричать. Сейчас представление, оплаченное гражданином Юлиусом Севером, начнется. Одна рабыня, приговоренная к смерти и двадцать преступников. «Варвары бьются за королеву Диту». Тычок в бок! Оборачиваюсь, а торговец с вином уже тут как тут. Кувшин на плече, на тонкой рукоятке, наклоняет корпус, и льет мне винище прямо в глотку. Не беда, что нет стакана! Пей, пей еще! Вино крепкое, очень много сахара, еще и подогрето, да и привкус смолы чувствуется. Пей, товарищ, сегодня египетский корабль причалил к гавани, и рабы перетащили на мраморные полы аж сто амфор с чудесным крепленным вином, его — глотни еще — не развели даже после поездки. Сластили, чтобы морская вода не сгубила. Как тебе проститутка на арене? Вот славно будет, когда ее поимеют победители, а потом на них натравят слона, тигра, и свору волков, а потом девку распнут и дадут попробовать туру. Дрессированному германскому туру! Вот, хлебни еще. Что‑то ты выглядишь странно, гражданин. И гражданин ли ты? Скрываюсь в толпе, машу руками. Настя, дура, ничего не понимает, мнит себя королевой туристического шоу. Поймав мой взгляд, отворачивается с надменной гримасой. Ору, что не время разбираться, она в страшной опасности, следует немедленно покинуть арену. С ледяной улыбочкой смотрит мимо меня. Чумазые актеришки начинают сражаться. Сходятся грудью, пластик стучит, как сталь. Глотку одного из них протыкает пластиковый меч, фонтан крови бьет прямо в небо, становится центральным столбом Эфеса, настоящим украшением праздника, и моментально вокруг него вырастает рог изобилия, а потом опадает, и перед нами — проткнутое горло. Толпа воет от радости. Ай, да шоу! В руках нет фотоаппаратов, такое надо видеть своими глазами, и не через линзу. Оборачиваюсь. Жители древнего Эфеса вылезли из гробниц, глазеют на происходящее с сидений амфитеатра. Мстят туристам. Триста шестьдесят четыре дня в году мы скалимся, лобызая взглядами их кости, а вот единожды наступает праздник мертвых. Гладиаторы рвут друг другу глотки, набрасывают сети, прокалывают мышцы, подрубают сухожилия. Вот кто‑то крутится на песке с почти отрубленной ногой. Воет, глядя в верх колодца амфитеатра. Многое повидавший работник сцены подбирается к тяжелораненному сзади, — чтобы в горячке боя не задел кто из гладиаторов — и, коротко выдохнув, обрушивает на голову молот. Несчастный затихает. Только уцелевшая нога коротко елозит по песку. Пахнет кровью, мужчины входят в раж, настоящее сражение! Посреди него Настя, с раздувающимися ноздрями, возвышается, и платье на ней в такт ветру рукоплещет бойцам кровожадной римской матроной. Прекрасная! Но и опасна: вот один из бойцов залюбовался желанным трофеем, а сзади на него набросился соперник: тянет подбородок вверх свободной рукой, пилит мечом глотку другой… Театр ревет. Хуже древних индейцев были эти римляне! Кровожадные ацтеки хотя бы вырывали сердца пленным на вершинах пирамид, под самым небом, а дети волчицы заставляли своих жертв спускаться в самый низ колодца, в самый ад. Сенот у них был в каждом городишке.