Храм Артемиды
По пути к храму Артемиды выпиваем целую бутылку ракы. Без воды! Маленькими глоточками. Чувствую в теле легкость, желание говорить. Была бы ручка, начать книгу! Ракы обжигает горло, язык деревянный — это все из‑за химических добавок, которых, конечно же нет, а есть только натуральные, аутентичные ягоды винограда, — ворочается с трудом. Настя ласково держит за руку. Гладит ладонь. Подносит ко рту. Вылизывает все линии. Вот ведет языком по линии жизни, щекочет, ах, как долго и как игриво я буду жить. А мне и стоит! В литературе следует жить долго, восклицает она. Это вам в издательстве по выпуску искренней прозы, сказали что ли, фыркаю. Она не обижается. Мы оба довольно пьяны. И не только мы! Вся группа пьет! Когда автобус выезжает, наконец, с площадки, забитой транспортом и туристами — полбутылки мы там уговорили на двоих, и это сорок пять градусов! — я требую остановиться возле магазинчика. Называется «бакал». Из этого бАкала нам нОливают — у пьяного, шутки мои плоски, как Земля до экспедиции Магеллана, — аж три бутылки турецкого виски. Гадость, но как хорошо берет, и я угощаю весь автобус. Языки развязываются, но промокшими в ледяной воде веревками. Дубово развязываются. Взгляды теплеют. Всем приятно. Да и пьют они не за свой счет. А мне плевать! В конце концов, они за все заплатили, разве не с них я регулярно собираю дань в виде «особой платы» за услуги, которые выдумываю сам же. Но не говорю ничего. Пусть утешатся, несчастные уродцы. Редактор журнала хихикает, заедая виски какой‑то хмельной шишечкой. Пыльца с плода осыпается. Ошметки спелой хурмы несутся по салону, как шрапнель от снарядов турецкой засады. В такую попал Костромской полк во время освобождения Бухареста, рассказываю. Группа слушает, но невнимательно. Каждому есть что рассказать. И мне! Несет, как бумажный кораблик по бурным волнам канализационного стока. Настя подливает. Вот еще одно огромное достоинство моей новой девушки! Сама пьет, как лошадь, и другим дает. Тискаю за ляжку, особо уже не стесняясь. Всем все равно. Был бы им секс интереснее выпивки, оттрахали бы и нас с ней по самое не могу. А где оно, это «не могу», кстати? Спрашиваю Настю, та смеется. Какой я милый, когда выпью. Какой я храбрый. Ответственный. Виват мне! Автобус пьет за меня. За отсутствующих. За Нижний Новгород. За Екатеринбург. За Россию. За освобождение Бухареста. За удачную поездку, за интересные места, которые мы посетили. За Афродисиас — рай на Земле — куда мы попадем очень скоро, я даю слово, дамы и господа. Размахиваю руками, словно дирижер. Настя смотрит с восхищением. Сергей выпивает залпом бутылочку водки — достал из рюкзака, ни с кем не поделился, — и падает куда‑то вниз головой. Вынимаем, хохочем. Дрыгает ногами, дергается, слюна течет по подбородку. Отпаиваем беднягу виски, он приходит в себя, ему показалось, что он падший ангел, и Господь скинул его вниз, в самую пропасть. Ну, и что он там увидел? Пластиковые бутылки, не убранные с ночи водителем! Делаю выговор водителю! Натурально! Подхожу, говорю что‑то вроде «аль бы ла бу прав а ла бубабу», хохочу. Невозмутимый водитель косит черным, блестящим, — словно жук какой — глазом, прибавляет газу. Смотри мне, машу пальцем. Возвращаюсь в салон. Настя уже рассказывает всем, что их гид не простой, а настоящий писатель. Не как она, а — автор художественных произведений. Аплодисменты. Туристы чувствуют себя польщенными. Объясняю, что такова политика фирмы. Известные ученые, инженеры, космонавты, писатели… И спортсмены? А как же! На прошлой неделе в заезд отправилась группа, гид у которой — сам этот, как его. Аршавин? Совершенно верно! И тренер его, этот, голландец Гус. Зря я им про это рассказал, группа начинает ревновать. Они ведь заплатили! Неужели они недостойный какого‑нибудь выдающегося футболиста? Непременно, говорю. В Анталии их местным гидом будет сам Фигу. Его устроили в «Фенербахче» подавать мячи, а в свободное от работы время парнишка подрабатывает, показывая окрестности гостям из России, и оказывая интимные услуги туристкам в «бальзаковском возрасте». Взрыв энтузиазма. Благоразумно умалчиваю, что возраст самой молодой из туристок превышает так называемый «бальзаковский» раза в три. На такое только Марадонна решится! Туристка из Подмосковья притирается поближе. Нет, я же не Фигу! Да нет, я не понял намерений дамы. Она хотела знать… Как там Приднестровье, русская земля? Ну, конечно! Неизбежный вопрос. Замечательно! Русская земля в целости и неприкосновенности! Я гарантирую! Я лично проконтролирую! Вся группа напивается. Падаем из автобуса переспевшими плодами инжира — чересчур сладкие, терпкие, вязкие, они неприятно ворочаются в желудках, пытаясь выплыть из гекалитров спиртного, — и видим перед собой футбольное поле. Разве что, неухоженное. В уголке от него, с этажеркой с несколькими полочками, сидит задумчивый турок. Завидев нас, встает, свистит. Из камышей за полем и с самой травы поднимаются сотни, нет, тысячи, продавцов сувениров. На них — маскировочные халаты, на лицах — полосы зеленой краски, на головах — плюмажи из веточек. Распахивают плащи, как эксгибиционисты, поджидавшие беременных в парках. На каждом — по сто статуэток Афродиты и Артемиды. Артемида с десятью грудями, пятью, двумя. Только с одной нету! Взвизгиваю об этом, пытаюсь пожать Настины молочные запасники, возлюбленная уворачивается, бежит вокруг поля, сверкая пятками, выскочила из автобуса босая. Бросаюсь за ней. Чувствую себя Паном. Да я и есть такой, кожа моя стала твердой, словно козлиная, пот пахнет едким, капает на землю, оставляя выжженные, почерневшие участки. Пот мой — страшная кислота. Рога пробивают череп, стрелами метят в небо, сбивают орла, несущего черепаху, та падает, бамц, прямо на лысину тирану, местные жители ликуют, окружают нас, подбрасывают. Двух девчонок ведут мимо. Кто это? А, дочери тирана, им велели удавиться. Даже не изнасиловали сначала! Добродетельные девушки. Силуэты несчастных тают вдали, я задыхаюсь, Настя все дальше. Решаюсь на детский трюк. Просто жду, когда она завершит бежать по кругу, и наткнется на меня. Так и есть! Когда Настя понимает, что попалась, то визжит от восторга, и пытается пробежать мимо, но тут уж я проявляю бдительность, повышенное внимание — ловлю этот мясной заряд, валю на травку. Задираю юбку. Хохочем, обнимаемся. Продавцы сувениров счастливы. На каждом туристе из группы, к которой мы возвращаемся, висит по пятнадцать‑двадцать человек. Купи, купи, купи. Рассматриваю фигурки. Все они, без сомнения, древние. Десятый‑одиннадцатый века до нашей эры. Стало быть, произведены на фабрике античных древностей и тщательно обработаны наждаком. У богинь теплые животы. Сую одной из них — не длиннее моего локтя — мизинчик между ног. Тепло, движется! Над нами возвышается одна, всего одна, колонна. Что это? Объясняю. Друзья, мы с вами стоим у храма Артемиды Эфесской, сожженной безумцем, жаждавшим, чтобы его имя навеки вошло в историю. А как его звали, интересуются туристы. А какой смысл произносить имя, парирую, ведь в таком случае, он, выходит, добился своего, этот уродец! Но все‑таки?! Они заплатили деньги за экскурсию, они желают знать! Не скажу из принципа, надуваюсь я. Настя утешает меня, гладит по голове. Упрекает группу. Какие нечуткие! Нет, чтобы с вниманием отнестись к гиду. Туристы отводят глаза, тем более, что еще две бутылки виски осталось. Миримся. Имя Герострата так и замирает над нами, не произнесенное. Поделом тебе, сученыш! Отпиваю из бутылки, прогуливаюсь вдоль рядов сувениров, слежу степенно за торговлей. Пощелкиваю пальцами значительно по карману, торговцы спешат принести мои десять законных процентов. Сергей подходит. Он удивлен тем, что от храма ничего не осталось. А если так, зачем показывать? Я не согласен. На мой взгляд, это туризм будущего. Дорогие друзья! Взгляните на место, где когда‑то находилось То‑то и То‑то. На этот пустырь! А теперь пройдемте к пустыне! Вообразите, что на месте этого пустого места находилось… Ладно, если уж непременно нужно что‑то увидеть, обойдемся голограммами. Плакатами. Экономия средств — колоссальная! Мои разглагольствования покрывает, — словно вонючий ишак свою подружку, — гнусный вой из‑за холма. Что, что такое? Воздушная тревога? Нет, призыв на молитву. Некоторые из продавцов достают коврики, становятся на колени. Тут я отпиваю еще виски, и становлюсь на постамент из‑под несуществующей ныне колонны. Гляжу вниз, дивлюсь диву, туристов уже двенадцать, а было меньше десяти. Опять в глазах задвоилось! Стоят, каждый в руке зажал по статуэтке. Я кричу. Торговцы оборачиваются, сходятся к бывшему храму. Вижу, уже и другие группы появляются, люди выходят из автобусов, с разочарованием смотрят на место, где должен