— Считаю, двенадцать.
— Поехали дальше. Вышла замуж за Борю. Сначала была квартира, потом отель. Развелась, снова стала жить у мамы и Саши. С тобой мы жили на первых порах в отеле, потом у мамы. Дважды в Казачьем доме. После попали на Лурмель к матери Марии. Оттуда сбежали в Мезон Лаффит к Трено, не к ночи будь помянут. От него вернулись на Лурмель. В конце войны переехали на мансарду. Потом Россия: Гродно, Брянск. В Брянске сначала общежитие, потом квартира. В Крыму жили с Сонечкой и Панкратом, после переехали в старый дом, оттуда — на электростанцию. Гостиницу в Лисичанске можно не считать. Теперь вот, — Наталья Александровна обвела комнату рукой, — итого? Сколько?
— Да ну тебя в болото, Наташка, я сбился. Давай спать.
Но она не тронулась с места. Стояла лицом к слепому окну.
— Ты думаешь, это все? Причал?
— Гм, — вскинул бровь Сергей Николаевич.
— Вот то-то и оно, — вздохнула Наталья Александровна и повторила, — то-то и оно.
На другой день было воскресенье. Наталья Александровна проснулась рано. Полежала немного с закрытыми глазами. Не спалось. Тогда она встала и потихоньку оделась. Подошла к окну и отодвинула угол простыни, прикрепленной вчера наспех на двух гвоздиках. Пейзаж за окном поразил ее.
— Боже мой, — прошептала она, — что это?
Внизу, метрах в десяти параллельно дому шла неширокая проезжая дорога в колдобинах со стоячими лужами. В лужах отражалось низкое, затянутое тучами небо. Лохматые, быстро плывущие, они грозили затяжными дождями. Но не это изумило и повергло ее в состояние, близкое к столбняку.
Вдоль дороги в одну и другую сторону бесконечно тянулся высоченный, вровень с крышей их дома, глухой дощатый забор. Даже с высоты второго этажа заглянуть и увидеть, что там, внутри, не было никакой возможности.
Доски забора были плотно пригнаны одна к другой, и давно утратили первоначальный цвет древесины. Летом пекло их солнце, весной и осенью хлестали дожди, в зимние холода стыли они под степными ветрами. Забор имел однообразный, удручающий серый цвет.
Поверх забора в несколько рядов была натянута колючая проволока. Наискосок, почти напротив окна, сбитая из не струганных досок, возвышалась караульная вышка. Внутри нее неподвижно стоял красноармеец с винтовкой. Лица его Наталья Александровна не могла разглядеть, оно было обращено внутрь огороженного пространства.
«Интересно, что он там видит?» — подумала она.
— Ты чего вскочила? — проснулся Сергей Николаевич.
— Иди сюда, посмотри.
Босиком, в нижнем белье, он подошел к жене.
— Елки зеленые! Что за чертовщина?
— Не стой босиком, пол холодный, — машинально заметила Наталья Александровна.
Он послушно нашел возле кровати и сунул ноги в стоптанные тапочки. Вернулся к окну.
— Ну-ка, давай попробуем его открыть, — потянулся он к верхнему шпингалету.
— Холоду напустишь, Ника проснется!
— Не мороз же там, в самом деле.
Сергей Николаевич решительно толкнул обе створки, высунулся наружу, глянул влево и вправо.
С правой стороны, метрах в двухстах от дома, начинался какой-то пустырь. Забор поворачивал и, по-видимому, продолжал тянуться вдоль пустыря. Где он заканчивался, не видно было.
В левую сторону эта странная дощатая стена шла, насколько хватал глаз, вдоль дороги. На равных расстояниях одна от другой торчали однообразные вышки.
Наталья Александровна соскучилась у окна. Она сказала «бррр…» и попросила закрыть его.
— Что же это такое? — прошептала она, ни к кому не обращаясь.
— Впечатление безрадостное, — пробормотал Сергей Николаевич и стал одеваться.
Через некоторое время они пришли на кухню. Там уже хозяйничала Муся. Топила печку, гремела заслонкой, наливала воду в чайник, сдвигала кочергой чугунные кружки на плите. Веселые языки пламени вырывались наружу, не до конца прогоревшие дрова потрескивали, брошенные сверху куски антрацита наливались жаром.
— Вот так топишь ее, проклятую, топишь, а все не натопишься, — Муся в сердцах бросила кочергу и убрала со лба мелкие завитки волос.
— Почему? — удивилась Наталья Александровна.
— Да потому, что это барак!
— Как это «барак»?
— Очень просто, наш дом — барак и все. Стенки внутри пустые. Была промеж них стекловата, так вата эта вся на первый этаж провалилась. Там жара — не продохнешь, а мы мерзнем. Подождите, зима придет, узнаете.