— У нас многие живут в общежитиях.
— Простите, Егор Петрович, — выдавил улыбку Сергей Николаевич, — я не хочу жить в общежитии. Я прошу оформить документы.
Завкадрами опустил брови и покачал головой.
— Нет.
— Но я уже договорился с вербовщиком! — отчаянно воскликнул Сергей Николаевич, — меня ждать не станут.
— С каким вербовщиком? — вскинул голову завкадрами и взгляд его заострился.
— С самым обыкновенным вербовщиком. Я хочу завербоваться и уехать на Сахалин.
Надо сказать, Егор Петрович повидал на своем веку достаточное количество дураков чистой воды, но чтобы Сергей Николаевич Уланов, рабочий с безупречной репутацией, человек с необычной биографией и интеллигентным видом, мог сморозить такую глупость, этого он не ожидал.
— На Сахалин, значит, да?
— Да, так. На Сахалин.
— Давайте ваше заявление.
Сергей Николаевич подал заявление, и оно было к его великому изумлению незамедлительно подписано.
— Удивляетесь? — заметил выражение лица собеседника Егор Петрович.
— Удивляюсь, — подтвердил уволенный Уланов.
— Ничего удивительного. У нас предписание увольнять, завербовавшихся на Сахалин, без проволочек. Возьмите ваше заявление. Я думал, вы умней.
Сергей Николаевич вышел из кабинета и впервые за все это время засомневался. Последняя фраза завкадрами здорово охладила его пыл. Что знает Егор Петрович о Сахалине такое, о чем предпочитают молчать вербовщики. И не суют ли они свои головы добровольным образом в петлю, а?
Но поздно было раздумывать. Надвигалась осень, уехать следовало до наступления холодов.
Начались привычные хлопоты перед отъездом. С выпиской никакой волокиты не было. В паспортном столе ознакомились с традиционной строкой анкеты о месте предстоящего жительства. На Сахалин? По вербовке? — Пожалуйста!
Стукнули штемпелем по паспорту — «выписан из города Брянска». И число написали от руки. В архивную карточку занесено было название «места прибытия» — Сахалинская область, город Александров-Сахалинский.
Произошла эта процедура 28 августа 1948 года.
Кое-какие вещи следовало распродать. Не везти же с собою вдаль кухонные полки и шкафчик. Нормальным столом они так и не успели обзавестись. Тумбочка и железные кровати оставались на месте, как выданные когда-то на время из общежития, их первого пристанища в Брянске.
Снова пришел на помощь фотограф Яша, пристроил мебелишку, но на вопросы Сергея Николаевича о Сахалине отвечал уклончиво.
— Кто его знает, — втягивал он голову в плечи, ныряющим движением, — одно могу сказать, везде люди живут. Потряхивает там, говорят. Но так, чтобы очень сильно, об этом даже слухов не было.
Ну, на этот вопрос и вербовщик ответил искренне: «Трясет иногда, — сказал, — покачает, как на пароходе, и затихнет. А разрушений не было, и впредь не будет».
Сергей Николаевич тоже стал подшучивать над страхами, у которых глаза велики. Подземные толчки его меньше всего волновали. Равно, как и всех остальных. На вербовочном пункте толкалось много народу, он не был одинок.
— А что если, — сказала однажды за ужином Наталья Александровна, — мы снова берем дырку, и обволакиваем?
Сергей Николаевич в недоумении остановился с не донесенной до рта ложкой.
— Не бойся, я еще не сошла с ума, — тихо засмеялась Наталья Александровна, — это, по мнению Ники, так делают макароны.
С Яшей простились тепло. Куда девался его сосед, Борис Федорович, фотограф не знал. Мог лишь предположить, что, скорее всего, Попова перекинули на другую работу. Можно было бы спросить у стариков, они-то остались на месте, но Яша был с ними мало знаком, так, «здрасьте — до свидания», и все.
В эти же дни Наталья Александровна уволилась из мастерской. Кто огорчился ее отъездом, так это Дворкин. Не сбылась его мечта открыть шляпное ателье, да и вся мастерская по-прежнему пребывала на старом месте.
— Я вас прекрасно понимаю, — говорил он на прощание Наталье Александровне, — я бы сам с удовольствием уехал из Брянска. Моей жене, знаете, здесь совершенно не подходит климат. Совершенно не подходит. Но я бы на вашем месте все-таки, поехал в Мелитополь. Ах, это такой чудный город! Очень хороший город. А вас зачем-то несет на Сахалин. В такую даль! Вы знаете, что вы будете ехать десять суток?
Наталья Александровна знала.
— Десять суток! А там? Нет, я ничего не говорю, шляпы и там, наверняка, носят. Но кто его знает, как оно там будет?
И он с сожалением смотрел на модистку из Парижа. Много чего хотел бы он ей сказать, и много иных слов вертелось на его языке, но высказываться до конца откровенно Дворкин не стал. Не мог же он начать поносить городские власти, за их дикое решение с переселением.