— Вы с мужем не советские.
— Нет, как это — не советские? — Наталья Александровна очень удивилась, — мы приехали в Советский Союз, приехали добровольно, нас никто не принуждал к этому шагу. Значит мы — советские.
— Милая моя, — Римма Андреевна тихонько хихикнула, коснулась головой плеча Натальи Александровны. Потом накрыла ладонью ее руку и стала тихо-тихо шептать, хотя на пляже никого, кроме них не было, — чтобы стать советской, милочка вы моя, надо вырасти здесь, пропитаться насквозь советским духом. Проникнуться. А вы другие. Вы, если можно так выразиться, не повязаны с остальными круговой порукой, вы никогда не кричали «распни», когда распинали.
— Мы, нет, мы не кричали. А разве остальные кричали?
— Трудно вам будет, — Римма Сергеевна слегка нахмурилась, сдвинула брови и сменила тему. — Так вот. Всех татар по приказу Сталина из Крыма выселили.
— Всех? И женщин и детей?
— И женщин и детей. Весь народ.
— Но почему? За что?
— За сотрудничество с гитлеровцами.
— И что же, все вот так прямо и сотрудничали с гитлеровцами?
— Нет, конечно, многие ушли в горы, партизанили, многие воевали.
— А выселили всех.
— Практически всех. У нас, например, в совхозе осталась одна татарка с сыном, мать Героя Советского Союза.
— И где же они теперь? Те. Которых выселили.
Римма Андреевна доверительно посмотрела в глаза собеседницы.
— В Сибири, Наталья Александровна, золотая моя, они все в Сибири. А сколько их по дороге погибло одному Богу известно.
— Нет, я все-таки не понимаю, как это можно, как это физически можно — выселить целый народ. Этих — в Сибирь, а тех женщин, наоборот, из Сибири. И тоже насильно.
— У нас все можно. У нашего великого вождя очень большие возможности. Оч-чень. Вы меня понимаете? Я вижу, вы меня понимаете, — одобрила она робкий вопросительный взгляд Натальи Александровны.
Прибежала Ника, разговор прекратился. Они занялись ребенком, стали восхищаться цветными камешками и высохшей крохотной рыбкой. Но долго-долго поглядывала Наталья Александровна на Римму вопрошающим, недоверчивым взглядом, а та легонько кивала в ответ и прикрывала глаза, будто говорила: «Да, моя дорогая, да. Все так и есть. Очень большие возможности».
3
Совместная жизнь с друзьями не клеилась. Как ни старалась Наталья Александровна смягчить конфликты в отношениях с Сонечкой, они все равно возникали. И потом Сонечка была ужасно шумная. У нее была странная манера говорить в иных случаях жизни громким отрывистым голосом, словно она на вокзале объявляет название станции. Можно же, например, просто сказать: «Сегодня на ужин картошка в мундирах». Нет, обязательно на октаву выше, сливая слова:
«Сегодня мундирракартошка!»
Со временем это стало ужасно раздражать Наталью Александровну. Может, еще и оттого, что Сонечка предпочитала для стряпни именно это блюдо, соблазняясь простейшим способом приготовления. Пустяк, ерунда, конечно, а вот раздражало, и все тут. Но мелочь эта была добавлением ко всему остальному.
Через неделю после приезда Сонечка стала демонстративно убирать в чемодан все свои вещи и запирать чемодан на ключ. Делала она это каждое утро, с назойливой многозначительностью, поглядывала при этом на Нику тяжелым подозрительным взглядом. Это было настолько явно, что Наталья Александровна однажды позвала дочь, увела в кипарисовую рощу, и там завела окольную речь о Сонечкиных вещах, о том, что Ника могла случайно, она настаивала на этом слове, случайно что-нибудь взять, или сломать…
— Нет?
— Нет, мама, что ты, нет. Я ничего не брала, — Ника делала большие глаза и прижимала руки к груди.
Наталья Александровна оставила дочь в покое, но чемодан Сонечка запирать не перестала.
Или взять историю с рыбной ловлей. Сергей Николаевич как-то по случаю приобрел две бамбуковые удочки и снасть. Они с Панкратом стали ходить на рыбалку. С прибрежных скал хорошо ловились бычки, зеленушки, морские ерши. Рыбка мелковатая, но вкусная. Ко всему прочему прекрасное добавление к картошке в мундирах. Рыбачить ходили в будни под вечер и по выходным. Брали с собой Нику и Наталью Александровну. Сонечка в этих походах не участвовала, оставалась дома «делать уборку».
Придя на берег, Сергей Николаевич и Панкрат расходились каждый на свое излюбленное место, а улов складывали в общее ведро. Через две или три рыбалки Сонечка потребовала, чтобы каждый приносил свой улов отдельно.