По дороге рвала полевые цветы. Целые охапки домой приносила, расставляла в банки. Потом легкий ужин с хозяйкиным молоком из погреба в глечике. Знаете, что такое глечик? Кувшинчик такой глиняный, украинский, без ручек.
Незаметно пролетел наш отпуск, кончилась идиллия. Василий Аркадьевич отправился в центр за билетами, и еще он должен был зайти на прощанье к знакомым в гости. Это были его знакомые. Я там вместе с ним пару раз была, а в тот день не захотела. Скука смертная, лучше лишние часы на пляже провести, на горячем песочке.
К шести часам вернулась домой, приготовила ужин. Свечерело. Померкли краски. Сидела у окна. Отчего-то так грустно было, так грустно. Бывают такие минуты, когда кажется, будто жизнь уже прошла, кончилась, и ты сам не знаешь хорошим или плохим было твое прошлое. И неизвестно, зачем ты жил.
В дверь постучали. Я решила, что это хозяйка. Досадно мне на нее стало, не ко времени пришла, не к той минуте.
Открыла — на пороге двое мужчин. Оба в темном, на головах белые тюрбаны. Испугалась до немоты, до столбняка. Отступила в первую комнату, они следом. Сложили руки на груди, ладонь к ладони, поклонились. Один начал говорить на ломанном русском языке: «Госпожа, мы пришли. Старый магараджа умирает. Он нас послал за тобой. Найти и привезти домой. Наследников нет. Тебе назначили мужа. Торопись, пароход через час уходит».
Сказать, что я была поражена, значит, ничего не сказать. О своей индийской родне я давно позабыла. Ехать в неведомую страну, схоронить деда и выйти замуж за назначенного мне человека. Я не знаю ни языка, ни обычаев…
Сказала первое, что пришло в голову: «Но я замужем, у меня есть муж, и он с минуты на минуту вернется». «Это не важно. Твоему русскому мужу придется смириться. В противном случае мы будем вынуждены его убить».
Я поняла, спорить бесполезно. «Хорошо, — говорю, — мне надо собрать вещи, переодеться».
Усадила их, и бегом в смежную комнату. Закрыла дверь, тихо-тихо накинула крючок, сама в окно. Спрыгнула и огородами, огородами, на проселок до трамвайной линии. На мое счастье — трамвай, совершенно пустой, конечная остановка. Только вскочила, сразу поехали, а денег нет ни копейки. Что уж я кондуктору наплела, и сама не помню. Но он не прогнал, оставил. Увидел, наверное, что баба до смерти перепугана.
Добралась я до знакомых Василия Аркадьевича. К счастью, он еще не собирался уходить, я его застала.
К хозяйке мы уже не вернулись. Каким-то образом, вызволили вещи, и на другой день уехали домой. Об индийских родственниках с тех пор ни слуху, ни духу.
Вечером Наталья Александровна пересказала историю Риммы Андреевны мужу. Сергей Николаевич смотрел недоверчивым веселым глазом, хмыкал, пожимал плечами. Задумался, выбил по краю стола зорю.
— Слушай, — сказал он, — а тебе не кажется, что вся эта история не стоит на ногах?
— Нет, но почему же?
— Начнем с самого начала. Папа Риммы Андреевны, по ее словам, был отправлен с посольской миссией. Но, дорогая моя, никакого посольства Индии в России о ту пору не было, и быть не могло. Индия была английской колонией. И потом, даже, если бы все это было правдой, юную принцессу ни за какие коврижки не оставили бы на попечение какой-то гувернантки, а отправили бы домой к родственникам. Насчет убитого первого мужа судить не могу, но каким образом ее отыскали в тридцать втором году братья-индусы, это тоже уравнение с тремя неизвестными. А уж про то, как половина России пухнет с голоду, а другая половина сидит в лагерях, мы еще в эмиграции слышали. Как я могу поверить в это, если все остальное — миф? Ты пойми, маленькая ложь порождает большое недоверие. В одном месте соврал, все остальное становится небылицей. Ты понимаешь?
— Но зачем? — вскричала Наталья Александровна, — зачем она все это придумала? И, главное, так складно.
На этот вопрос у Сергея Николаевича ответа не было. Его взволновало другое — высказанные явно антисоветские настроения Риммы Андреевны. И даже не это, она и прежде высказывалась со свойственной ей откровенностью, хотя и не так резко. Он испытывал странную досаду оттого, что, по словам Риммы, многие думают также, но боятся высказать крамольные мысли вслух. Иной раз Сергей Николаевич просыпался в ночи, лежал, уставясь в темноту, старался не ворочаться, чтобы не разбудить жену, все думал, думал. Нет, история про Индию не произвела на него особенного впечатления. Ну, захотелось дамочке покрасоваться, бывает. И уж если ей здесь, в России так не нравится, ехала бы к своему деду в мраморный дворец, сидела бы на коврах с изумрудом в пупе. Его мысли затягивало в неразрешимое болото странной двойственности. С одной стороны все хорошо в этой жизни, все правильно, трудности явление временное, и надо собраться с силами, не ныть, не растекаться в слезах и соплях, как Сонечка, а стараться переломить судьбу, и тогда…, но что «тогда», он не мог даже представить себе. И был ли тридцать седьмой год? Темные слухи об этом времени доносились до него не только от Риммы Андреевны. Что, если в ее сказочные фантазии вплетена известная доля правды? Как она сказала? Оползень. Мы все живем на оползне. Сегодня у тебя все в порядке, а завтра с тобой могут сделать все, что угодно.