Мелкая хрустящая рыбка была необыкновенно вкусна, а, главное, ее ели вместе с тонкими косточками без всякой опасности подавиться. Ника даже объелась, и на другой день уже не могла смотреть на хамсу. Чтобы добро не пропало, Ольга Степановна научила делать «консерву», и Наталья Александровна бросилась запасаться впрок, но часть «улова» успела протухнуть, и остаток пришлось выбросить.
Прошло дней десять, и снова произошло, событие, но куда более значительное, по мнению Ники, чем бесплатная добыча хамсы. Сергей Николаевич и на этот раз пришел с работы с мешком, и Наталья Александровна в ужасе всплеснула руками:
— Боже мой, неужели опять рыба?
Но, хитро подмигнув Нике, отец осторожно положил мешок на пол, открыл его, заглянул внутрь, и сказал кому-то невидимому:
— Ну, брат, давай, вылезай!
В мешке что-то зашевелилось, у Ники быстро-быстро застучало сердце в предвкушении чего-то необыкновенно хорошего. Однако ничего не произошло.
Тогда Сергей Николаевич сунул руку в мешок и достал из него за шиворот маленького дымчатого щенка. У собачки безвольно обвисли лапы, сам собою поджался хвост, покорными глазами она виновато косилась на людей. Ника отчаянно закричала:
— Отпусти, отпусти, папа, ему же больно!
Сергей Николаевич опустил щенка на пол и сказал:
— Ничего ему не больно. Все собаки щенят за шиворот таскают.
А Наталья Александровна всплеснула руками и жалобно крикнула:
— Только этого нам не хватало!
Ника испугалась.
— Мама, нет! Мама, пусть он у нас живет! Смотри, какой миленький. Ой!
Это относилось к щенку. Он побежал к ней, но на полдороги присел и пустил лужицу.
— Ну, вот, — пошла за тряпкой Наталья Александровна, — именно этого я и боялась.
— Брось, это временно, — успокоил Сергей Николаевич, — мы быстро приучим его к порядку, он будет проситься на улицу. Он сирота. Мать его застрелил один болван. Из мести к хозяину собаки. А этих карапузов осталось шесть штук.
— Что хоть за порода? — неуверенно спросила Наталья Александровна, уже другим тоном, смиряясь.
— Мать — чистокровная овчарка, отец — дворняга обыкновенная. Из этих, из сторожевых псов на виноградниках.
— О, господи, — вздохнула Наталья Александровна и отправилась к столу, налить молока в блюдце.
Назвали щенка Дымком.
7
К шести с половиной годам Ника была худенькой, милой девочкой с большими черными глазами. Ее коротко остриженные темные волосы вились на концах и оттеняли тонкую бледную кожу лица.
Сергей Николаевич непреложно требовал, чтобы Ника росла незаурядным человеком, без пороков и недостатков. Тогда их с Натальей Александровной миссия, как он считал, а именно отъезд из Франции, будет обоснована.
Но у Ники не получалось всякий раз оправдывать папины надежды, она росла самым обыкновенным ребенком. Была ласкова и послушна.
У нее была склонность к запирательству и мелкому вранью. Сломает вещь или разобьет стакан, ни за что не признается. Это был страшный грех.
Утром любила понежиться и поваляться в кровати, что безмерно сердило Сергея Николаевича. Часто слонялась без дела, не знала, чем себя занять. Сергей Николаевич сердился и в этом случае, и говорил:
— Найди себе дело, Ника, нельзя так, в самом деле.
Ника старалась придумать дело, но ничего не придумывалось. Тогда она надевала короткую, не по росту заячью шубку и шла во двор.
Осторожно приоткрыв входную дверь, внимательно смотрела по сторонам, выходила на цыпочках и бегом мчалась за сарай, за деревья, торопясь, чтобы ее не заметила белая коза бабы Маши. Ко всем грехам маленькой Ники Сергей Николаевич прибавлял еще великую трусость.
Белая коза была сущим наказанием. Она появлялась неизвестно откуда, как дух, смотрела на девочку бессмысленными желтыми глазами, потом наклоняла рогатую голову и шла в наступление. Сколько раз говорили взрослые, что козы не следует бояться, что нужно взять в руки прутик и хорошенько погрозить хулиганке, что она убежит сразу, как только почувствует чью-то силу.
Баба Маша несколько раз заводила Нику в загон. Две серых козочки и несколько козлят, очень милых, с кудряшками на макушках, на месте будущих рожек, подбегали к ним, просили свежего сена. Но белая коза равнодушно и высокомерно взирала со стороны, ни за что не подходила.
— Ну, вот, — говорила баба Маша, — видишь, какая она трусиха, она сама всех боится.