До этого места Наталья Александровна выслушала воспитательницу спокойно. Она сама рассказывала Нике про Палестину и Мертвое море, показывала картинки в Библии. Но оказалось, что это не все.
Дальше — больше. Подробно, в деталях, Ника рассказала, как она присутствовала при казни Иисуса Христа. А когда он умер, помогала снимать с креста его тело, и мазала раны йодом.
На детей рассказ Ники произвел потрясающее впечатление. Обступили кольцом, слушали, затаив дыхание. Сама мадам Дебоссю была изумлена и могла сказать лишь одно:
— Ну и фантазия у вашей дочурки!
— Ах, врунишка! — возмутился дома Сергей Николаевич, — это надо немедленно прекратить.
Но Наталья Александровна не согласилась с мужем.
— Зачем же? Надо различать. Это же не побрехушки по поводу разбитой тарелки, это фантазия. Пусть себе придумывает на здоровье.
Сергей Николаевич в тот раз промолчал, дело осталось без последствий, но про себя затаился и стал ждать удобного случая. Такого, чтобы изобличить преступницу, и раз навсегда пресечь эту совершенно ненужную склонность.
Случай представился уже в Крыму, осенью, когда Ника только-только стала ходить в детский сад, и наслушалась страшных детских рассказов о змеях.
И вот прибегает она с прогулки домой, восторженная, возбужденная и с порога:
— Я видела! Я видела!
— Что ты видела?
— Змею! Вот такую! — растопырила руки, показывает.
— Испугалась? — спрашивает Сергей Николаевич.
— Ни капельки! Потому что это была ужиха.
— Как же ты догадалась, что это была ужиха? — слегка насторожился отец.
— Конечно, ужиха. Она была вся коричневая с желтыми ушками. А рядом с нею ползли двенадцать ужат! Шесть штук с одной стороны, шесть с другой. И малюсенькие-малюсенькие, вот такие, — и Ника показала мизинчик.
Наталья Александровна расхохоталась, а Сергей Николаевич кончиками пальцев выбил марш по краю стола.
— Та-ак, — протянул он, — значит, ужата. Малюсенькие.
— Да, малюсенькие, — голос Ники упал в предчувствии неприятности.
— Вранье! — Сергей Николаевич хлопнул по столу ладонью, будто комара убил.
— Нет, не вранье! — со слезами вскричала Ника.
— Милая моя, — вкрадчивым голосом заговорил Сергей Николаевич, — к твоему сведению, змеи не воспитывают свое потомство и на прогулки их не выводят. Они откладывают яйца и забывают о них. Это, во-первых. А во-вторых, сейчас уже октябрь, змеи по совхозу не ползают, они благополучно спят в своих норах. И будут спать до самой весны. Ясно тебе, врушка?
Ника заплакала, и сквозь слезы сказала последнее слово:
— А я все равно видела!
Вечером, лежа в кровати, Наталья Александровна шепотом выговаривала мужу:
— Ты не понимаешь, она, видела. То есть, нет, видеть на самом деле, конечно, не видела, но она так поверила себе самой, что ее теперь не переубедишь.
Сергей Николаевич не стал спорить. Буркнул что-то насчет бездарных воспитателей и решительно повернулся к стенке.
Этот случай имел продолжение зимой. Ника сочинила очередную небылицу, была высмеяна, с обиженным лицом ушла гулять, а Сергей Николаевич снова стал раздраженно выговаривать жене.
— Я не хочу, не хочу, чтобы из нее получилась некое подобие Риммы Андреевны. Понимаешь, ты, это или не понимаешь?
— Я понимаю только одно, — горячилась Наталья Александровна, — ты лишаешь ребенка права на работу воображения, ты хочешь, чтобы из нее получилась серая мышь… Да! Мышь!
— Да, елки зеленые, я хочу, чтобы из нее получился нормальный человек, а не бесплодная мечтательница.
— Сережа, ей всего-навсего шесть с половиной лет!
— А я не хочу, чтобы над ней издевались сверстники, когда она пойдет заливать им про Фому, про Ерему.
— А я тебе говорю, что ты забыл свое собственное детство. Ты был точно таким же!
— Таким же брехлом? Да никогда в жизни!
Спорить можно было до бесконечности, каждый оставался при своем мнении.
Что касается сверстников, И Вера, и Таня, вопреки предсказаниям отца, любили слушать Нику, особенно, если она рассказывала «из головы», как они называли. Были две разновидности рассказов. «Из головы», что-то придуманное, свое, или «из книги». Ника пускалась во все тяжкие, девчонки слушали ее с горящими глазами.
Но бывали редкие воскресные дни, когда отец и дочь уходили вдвоем далеко в горы, изгнанные из дома по случаю генеральной уборки. Они открывали новые заповедные места.