— Если стебель сломать, молочко протечет. Советские ученые пришли к выводу, что это молочко есть чистый каучук. Принято решение сеять кок-сагыз. Ясно?
— Шутите, — недоверчиво косился Сергей Николаевич.
— Отнюдь, — кольнул его торжествующим взглядом Пал Саныч, — поступило распоряжение засеять кок-сагызом по всему Крыму (слава Богу, не у нас, а в степном районе) сто гектаров плодородных земель. Каучуковая независимость, это вам шуточки, нет?
В глазах главного агронома плясали, грозили вот-вот выскочить веселые чертенята. Сергей Николаевич так и не понял, серьезно он говорит или пускает шпильки по своему обыкновению. Веселый человек был Павел Александрович.
«Да черт с ними, — думал Сергей Николаевич, — цитрусы, так цитрусы. Пока на кок-сагыз не отправили. Все равно деваться некуда».
И он дал согласие перейти на новую работу.
В тот же день Тася повела Сергея Николаевича смотреть комнату. Они поднялись к электростанции. Было тихо, дремотно возле белого здания, замеченного Натальей Александровной в первое утро ее пребывания в Крыму. Движок не работал, казалось, здесь нет ни души. Но Тася поднялась на крыльцо, постучала в дверь, и на пороге появился электрик Алеша, некогда претерпевший необычайное приключение в бане. Застенчиво улыбнулся, спохватился и пожал протянутую руку Сергея Николаевича. Выслушал от Таси распоряжение директора и повел их показывать свои владения.
Как и в старом доме на четвертом участке, здесь было три отдельных входа. Два в жилые комнаты, третий — в машинный зал. На ничем не огороженном просторном дворе стоял вбитый в землю широкий стол со скамейками. Отсюда открывался вид на необъятный простор моря.
На задворках стоял пустой крольчатник, дальше бассейн. В него сливались мазутные отходы электростанции.
Комната Сергею Николаевичу понравилась, большая, светлая. Вызывал сомнение движок за стеной.
— Как насчет шума? — спросил он.
Алеша пожал плечами.
— Шуметь, конечно, шумит. Но вы быстро привыкнете, и не будете замечать.
Стали готовиться к переезду. За зиму на четвертом участке были освоены новые гектары под виноград. Плантации придвинулись почти вплотную к старому дому, к ним подвели дорогу. Директор выделил машину, вещи погрузили, трогательно простились с соседями — поехали. На пригорке стояли Таня и Вера и долго махали маленькими ладошками, навсегда прощались со своей младшей подружкой.
Машину подбрасывало на ухабах, вещи расползались по всему кузову. Ника сидела возле кабины на чем-то мягком. На каждом подскоке весело смеялась и прижимала к себе испуганного Дымка. Раздвигалась, перемещалась панорама гор. На солнце невозможно было смотреть, с безоблачного неба лился спокойный живительный свет.
Пока разгружались, заносили вещи, некогда было осматриваться. Машина ушла — спохватились. Пропал Дымок.
Бросились искать, кричали, звали, Ника громче всех:
— Дымок! Дымок! — отчаянно со слезами в голосе.
Дымок не отзывался.
Алеша огорченно хмурился, ему было неприятно, что с новыми соседями в первый момент приезда случилась такая беда.
И все-таки щеночка нашла Ника. Она догадалась побежать вокруг дома, и услышала задыхающийся, едва слышный плач. Плач раздавался из зловонного, наполненного почти до краев бассейна.
У самого борта его, барахтаясь из последних сил, весь облепленный черной жижей, тонул, погибал Дымок.
На крик Ники примчались все, не только Алеша, но даже жена его Верочка, маленькая, с пышными золотыми волосами, с вечно выпадающими из прически шпильками.
Алеша опустил в мазут большую, как лопата пятерню и вытащил утопленника. Верочка всплеснула руками и побежала за старой рогожей.
Алеша положил щенка на рогожу, все сели кругом на корточки, стали жалостно смотреть и ждать, что будет дальше.
Дымок завел глаза, дернул всеми четырьмя лапками, замер. Живот его был раздут, как аэростат. Сергей Николаевич глубоко вздохнул.
— Что? — крикнула Ника, — он умер? Да? Он не будет жить?
— Да подожди ты, — остановил отец ее готовые брызнуть слезы.
Дымок судорожно зевнул, и вдруг из всех его отверстий полилась вода.
К вечеру он отошел, пошатываясь, прошелся по двору и даже обнюхал пустой крольчатник. Но вид его был ужасен. Сколько ни обтирали его сухими тряпками, шерсть вся слиплась, издавала неописуемый аромат. Кое-как разобрав вещи, Наталья Александровна нагрела на примусе воду.
Пса купали всем семейством. Дымок смирно стоял в лохани, вздрагивал кожей и жмурился. Наталья Александровна шибко мылила собачью спину и приговаривала, что с одного раза отмыть его будет невозможно.