Я держался своего ведущего Тильченко. Шли на сравнительно небольшой высоте, внизу сплошным пожаром полыхала земля. Тильченко увидел летное поле, окруженное лесом, и пошел на посадку.
Поляна была широкой и длинной. Как только совершили посадку, нам предложили немедленно уйти в лес, предварительно замаскировав свои "яки".
Вскоре мы узнали, что приземлились в расположении одного из полков той самой авиадивизии, в которую были направлены. Лес, находившийся невдалеке от линии фронта, оказался довольно густым и обширным. Его зеленое лоно скрывало от неприятеля большое количество самолетов, землянок, летних строений и не одну сотню людей.
Пополнение здесь встретили гостеприимно и радостно. Первым делом нам предложили поесть. Не успели встать из-за стола, послышался мощный гул самолетов. Мы с Николаем Тильченко выбрались на поляну. В сторону фронта на высоте примерно трех километров шла группа бомбардировщиков Пе-2 под прикрытием истребителей. Была середина дня, погода стояла чудесная. С земли отчетливо было видно каждую машину. И вдруг над нашими "лагами" появилась четверка "мессершмиттов". Они ринулись на наших, сбили один "лаг" и стали брать в клещи другой. В тот же миг "лаги" закрутили карусель. На помощь им с аэродрома, на котором мы недавно приземлились, поднялись четыре "яка".
Только тогда мы с Тильченко перевели дух. На душе посветлело - пошло подкрепление.
Вот когда мы воочию убедились, каков "як" в бою.
Наши истребители молниеносно атаковали "мессершмиттов". Один из них сразу вспыхнул, стал камнем падать к земле и рухнул в центре аэродрома. Зрелище было потрясающее! К огромному костру, в котором догорал "мессершмитт", из лесу бежали люди. Каждому хотелось своими глазами увидеть догорающие обломки немецкого самолета...
Мы с Тильченко переглянулись, без слов поняв друг друга. Родина дала нам замечательные машины, обладавшие высокой скоростью, мощным огнем, огромными возможностями для маневра. Нужно только в совершенстве овладеть этой машиной, и тогда...
- Тогда мы поговорим на равных с фашистскими асами, - сказал Тильченко, словно прочитал мои мысли...
Поблагодарив летчиков за гостеприимство, мы заторопились на свой аэродром, находившийся возле села Чорнави. Перелет длился недолго. У Чорнави уже собрался весь наш полк. Здесь же базировался еще один полк, ставший нашим добрым соседом. Тут и началась для меня настоящая боевая работа.
После того как командиры и комиссары рассказали о положении на Воронежском фронте, каждому из нас стало ясно, почему именно сюда спешно перебросили из-под Сталинграда вновь сформированный полк.
Потерпев в декабре 1941 года поражение под Москвой и испытав на себе силу ударов советских войск под Ростовом и Тихвином, немецко-фашистские захватчики пополнили резервы и ринулись в новое наступление. Летом 1942 года, пытаясь прорваться в глубину России для обхода Москвы с юга, они нацелили свои танковые армады в район Воронежа. Сюда перебрасывались отборные гитлеровские пехотные дивизии и крупные авиационные соединения. Командование Красной Армии, судя по всему, готовило врагу достойный отпор. Летчики, например, чувствовали себя во всеоружии. Новую боевую технику мы получили, людей хватало, опыт боев с немецкими истребителями наши полки уже имели. Каждый из нас рвался в бой.
А ведь как трудно все начиналось! У каждого летчика - свой путь к постижению боевого мастерства. Для меня этот путь был коротким, напряженным и суровым, в прошел я его летом грозного сорок второго года в жестоких воздушных боях.
Думая об этом, я невольно вспомнил детство и тот урок жизни, который получил в ранней юности, когда ребята однажды, дурачась, схватили меня за руки и за ноги да и бросили в озеро. Плавать я не умел, однако не утонул. Подавив первый страх перед глубиной, я отчаянно заработал руками и ногами, почувствовал, что держусь на воде, и поплыл...
Нечто подобное пережил я на фронте. Здесь "на глубину", в гущу битвы, нас, молодых летчиков, бросала сама война. Она была для нас и учителем, и строгим, безжалостным экзаменатором, не прощавшим ошибок.
...Утром мы с ведущим вылетели в составе группы сопровождать штурмовики Ил-2. Четыре истребителя обеспечивали непосредственное прикрытие, а мы с Тильченко и еще два летчика получили задание сковать "мессеры", которые ходят на высоте.
Мой ведущий еще на земле строго приказал: "Никуда не отворачивай, твое дело защищать меня". Я знал свои обязанности, но такое напоминание перед тем, как разойтись по машинам, никогда не бывает лишним. Взлетев, я только об этом и думал. Увидел "мессершмиттов" - известил своего командира. Он ответил, что тоже видит их, и пошел на высоту, я за ним. Его машина сделала крутую горку, и я не имел права отстать. За себя опасаться было нечего - командир рассчитывал, что на такой вертикали нас никто атаковать не сможет. Помня приказ, я точно следовал за своим ведущим.
Потом мы пошли в атаку на "мессеров"... Ни один вражеский истребитель не прорвался к "илам".
В этом полете я впервые увидел штурмовиков на боевом курсе и за работой. Сокрушительным был их удар по позициям гитлеровцев. Образовав круг, "илы" друг за другом подходили к заданному объекту, бомбили и били по нему из пулеметов и пушек.
Возвращаясь домой, мы на радостях снизились над аэродромом, где базировались "илы", и поприветствовали их покачиванием крыльев. Все сложилось так, как было задумано в штабах нашими командирами, и мы гордились в душе, что точно выполнили приказ.
Таких вылетов было около десяти. Они способствовали ходу операций наших наземных войск, ведь каждый раз "илы" обрушивали огонь по немецким танкам, колоннам, артпозициям.
Мы, истребители, считали эти вылеты обычными для себя. Но осложнения на фронте, как известно, нередко возникали там, где быть их, казалось, не должно. Как-то" посадив штурмовиков, мы сделали обычный круг над аэродромом и взяли курс домой. Я немного отстал от ведущего, высматривая на земле ориентир для захода на посадку. И вдруг неожиданно оглянулся. С высоты на вас , устремились два "мессершмитта". Быстро доложил об этом Тильченко.
- Разворачивайся! Атакуй! - бросил он в ответ.
Я был значительно ближе к противнику, чем ведущий, и от моих действий зависело в тот момент многое. Отвернув в сторону, я стал набирать высоту: только превосходство в высоте могло принести победу.
Сделав первым необходимый маневр, я, по сути дела, стал ведущим. Вскоре мы с Тильченко оказались выше "мессершмиттов" и атаковали их из-под самых туч. Скорость была хорошая, пулеметы стреляли безотказно. Длинная очередь прошила вражескую машину...
На аэродроме Тильченко подозвал меня:
- Видел, как взорвался "мессер", которого ты преследовал?
- Нет.
- Ты здорово расправился с ним!
- А как насчет прежнего указания никуда не отворачивать?
- Что сказать тебе на это? Нет правил без исключения. Поздравляю с первой победой. Молодец, что не растерялся! - А когда мы пошли к штабу, добавил: Запомни только одно: во время полета над своей территорией нужно действовать особенно осторожно. Погоня за одним фашистским самолетом может иногда принести большую беду...
Первая победа в бою - большое событие для летчика. И не удивительно, что волнение мое в тот день улеглось не сразу. Даже вечером, когда мы с Николаем Тильченко забрались на ночлег в свой шалаш, я все еще находился под впечатлением пережитого. Шалаш у нас был, надо сказать, отличный. Мы с Тильченко сами соорудили его в лесу, возле стоянки наших самолетов. Так поступали в полку все летчики и техники. Строить себе жилье каждый мог по своему вкусу. Единственное, что требовал от нас командир полка, - было соблюдение правил маскировки. Он сам периодически осматривал нашу базу с воздуха и строго наказывал тех, кто нарушал это требование.
Наш шалаш не отличался удобствами, но мы любили его и отлично чувствовали себя под его зеленой крышей. Здесь о многом было переговорено, здесь в то лето родилась у нас мысль о свободных полетах пары. Автором этой идеи был Николай Тильченко.
Отличный парень был мой ведущий. Он просто не умел сидеть без дела, не мыслил жизни своей вне боя. В те часы, когда мы собирались в землянке, ожидая вылета, Николай буквально сгорал от нетерпения. А если выпадала нелетная погода, не находил себе места. Обычно спокойный, сдержанный, он становился ворчливым и раздражительным. На все корки разделывал метеостанцию, словно она только из прихоти не желает изменить погоду. И, чего греха таить, начинал даже придираться к товарищам.