— Постараюсь уложиться, Ваше императорское величество!
— И всё-таки, если смотреть на наш флот, насколько он устарел? По сравнению с флотами ведущих морских держав?
— Если говорить о малых кораблях — вплоть до эскадренных миноносцев, наше отставание минимально. Намного хуже ситуация с крейсерскими силами — тут наши боевые единицы уже не кажутся столь боевыми, в первую очередь им не хватает скоростных качеств. Оцениваю их отставание в строгую десятку лет. А вот линейные силы — тяжелые крейсера и дредноуты отстают на полтора десятилетия, как минимум. Они годятся сейчас исключительно в роли опоры береговой обороны. Решать задачи в большом отдалении от баз не приспособлены.
Пётр недовольно поморщился. Видеть, как его главное наследство потомки похерили и сумели растащить, разворовать было откровенно говоря, нестерпимо больно. Но государь собрался и произнёс.
— Вот и хорошо… Теперь, касаемо Босфорской десантной операции… Есть у меня следующие задумки.
Глава тридцать четвертая
Происходит бунт на корабле
Глава тридцать четвертая
В которой происходит бунт на корабле
Петроград. Здание главного морского штаба.
14 апреля 1917 года
Весна семнадцатого года выдалась на диво холодной. Казалось, что зима никуда не собирается уходить, что морозы никогда не закончатся и долгожданное лето так и не наступит. Но в самом конце марта отголоски тепла наконец добрались до Северной Пальмиры. Самое главное, что шуга в Финском заливе становился более рыхлой, до полноценного ледохода было еще далеко, но капитаны ледоколов говорили о том, что проводка транспортов по акватории Петрограда становится намного легче. И Балтийский флот стал активно готовиться к весенне-летней кампании.
Конец марта запомнился Петру скандалом, инициатором которого оказался временный поверенный по делам Великобритании в России, Фрэнсис Освальд Линдли. Сей дипломат долгое время (с июля 1915 года) подвизался на должности советника британского посла в Петрограде и дорос до (формально говоря) статуса «правой рукой» высланного из страны Бьюкенена. У российской контрразведки имелись серьезные подозрения, что именно он был «связующим звеном» между посольством Британии и группой Сиднея Рейли. Увы, сердце пламенного британца одесского разлива не выдержало доверительных бесед с представителями петроградской контрразведки, хотя агент нескольких спецслужб успел многое (искренне раскаявшись) поведать. И все-таки некоторые нюансы остались не исследованными и строить на них программу действий было бы опрометчиво. Так вот, к регенту снова закатилась представительная двойка послов — на сей раз Линдли и неизменный Палеолог[1]. В довольно резкой форме они потребовали, чтобы весенне-летнее наступление российской армии началось в середине мая месяца на Западном фронте против германских войск. Это должно ослабить сопротивление бошей против англо-французского удара, которое планировалось провести под Камбрэ, примерно через 10–12 дней после начала действий на русском фронте, куда немцы перебросили бы свои резервы з Западного. При этом обещанные (и оплаченные) боеприпасы, оружие и снаряжение так и не поступили, а то, что пришло в Архангельск — так оказалось, что не только слезы, но и слезы бракованные. Представитель регента отказался подписывать приемку негодного снаряжения. И при этом опять требовали прекратить отпуска резервистов. Всё, как всегда. Русские воины должны своими трупами обеспечивать успех англо-французского наступления. Союзники все свои планы строили именно с учетом бойни на Восточном фронте. При этом планировали «слить» германскому командованию некие «данные», дабы немцы начали оттягивать резервы с их участков фронта заранее, готовя русской армии ловушку.
Скандал получился знатный! Пётр (он же Михаил) оказался неожиданно резок, сообщил, что пока Россия не получит обещанное и оплаченное вооружение никто никуда не двинется. А чтобы у господ союзников не было в этом сомнений, еще и в порядке ротации четверть солдат Западного фронта получат увольнения на время посевной. Ибо страну надо кормить, хлеба мало, а зерно с доступных рынков выкупили прожженные британские спекулянты. Заодно потребовал, чтобы России дали возможность закупить зерно в Аргентине и по нормальным ценам, а не с тройной накруткой о дельцов из Сити. Вот тут британского барончика[2] прорвало. Он сорвался на совершенно недипломатический язык и стал угрожать Михаилу ответственностью за гибель лорда Бьюкенена и вообще… После этого эмоционального взрыва он с багровым от поднявшегося давления лицом выслушал повеление регента убираться из Петербурга на что ему было дадено двенадцать часов времени. И совет прислать сюда из Лондона дипломата, который умеет говорить исключительно дипломатическим языком.